– Она – О! – Он округлил губы, поднял глаза к небу и выговорил с некоторым трудом: – Мамба! Она кофе никогда не пьет…

Тут он снова оглянулся и вдруг проговорил чужим, властным голосом:

– Глубже копайте! Глубже!

– Кто такая Мамба? Это она приказала тогда закопать всех тех людей? – догадалась я.

Но на этот раз Витя не ответил, он снова задрожал и захныкал:

– Никому, никому нельзя говорить! Витя не скажет, не скажет! Витя никому не скажет!

Он торопливо допил кофе и покосился на меня:

– Витя еще хочет. У тебя есть еще?

– Есть. – Я налила ему еще кофе и тут спохватилась: – Ты же наверняка есть хочешь! А у меня осталась булочка… правда, только одна…

Я достала из сумки пакет, вспомнив, что купила на заправке несколько булочек с маком – две съела, а одна осталась, ее-то я и отдала Вите.

Его глаза засияли. Я думала, что он тут же заглотит булочку, но он разломил ее, одну половину съел, деликатно отламывая маленькие кусочки, а вторую зажал в кулаке, отошел от машины и огляделся по сторонам.

– Куда ты? – спросила я.

– Я хочу друга угостить!

– Друга? – удивилась я. – Где же он, твой друг?

– Сейчас придет!

Витя громко посвистел сквозь выбитый зуб и прислушался, наклонив голову к плечу. Я с удивлением наблюдала за происходящим.

Витя снова посвистел.

Какое-то время ничего не происходило, но вдруг бурьян неподалеку от нас зашевелился, и из него, виляя хвостом, выскочила большая лохматая дворняга с проплешиной на боку. Одно ухо у нее висело, другое победно торчало к небу, глаза были разного цвета.

– Вот друг! – гордо сообщил мне Витя.

Ну да, собака – друг человека!

Собака подбежала к нему и ткнулась мордой в колени. Витя протянул ей половину булочки. Собака аккуратно прихватила ее с ладони, и угощение исчезло в пасти. При этом я успела разглядеть зубы – крупные и острые.

Проглотив булочку, собака благодарно взглянула на Витю, лизнула его в руку и улеглась возле его ног.

– Это – своя, – сказал Витя, кивая на меня, – подойди, друг, познакомься.

Собаченция встала с явной неохотой, но подошла и потерлась о меня лобастой головой. Я отогнала от себя мысль о грязной шерсти и блохах и погладила ее.

– Хороший песик, друг…

От дворняги жутко несло псиной.

На какое-то время воцарилась тишина. Я хотела задать Вите много вопросов, но боялась спугнуть его. Так что пока молча сидела, обдумывая все, что узнала сегодня.

Значит, если верить Вите, двадцать пять лет назад здесь погибло много людей. Их трупы закопали в цеху, залили сверху бетоном. Погибших никто не искал.

Если верить Вите… вот именно, можно ли верить Вите? Судя по его поведению, человек больной на всю голову, вполне мог все перепутать.

Дворняга по имени Друг подняла голову, посмотрела на меня очень неодобрительно и тихонько рыкнула, показав внушительные зубы. Дескать, имей совесть, человек тебя спас, а ты о нем так плохо думаешь.

Ясно, подумала я, стало быть, Вите можно верить. Дворняга тут же спокойно улеглась и даже глаза закрыла.

Значит, по Витиным словам, к тем ужасным событиям имела отношение некая Мамба. И кто она такая? Это же явно кличка.

Допустим, все так, но какое отношение те давние события имеют к тому, что происходит сейчас?

Я снова вспомнила, что цифры, нацарапанные на стене, показались мне знакомыми. Где я могла их видеть?

И тут что-то забрезжило в мозгу.

Я нашла у себя в кошельке чек с заправки, который был спрятан в ладанке, и разгладила его. На нем красными чернилами были написаны шесть цифр, как и на стене цеха, но совсем другие – 968091.

Хотя… цифры похожи, а некоторые точно те же…

И тут я случайно уронила чек. Наклонилась, подняла его и снова взглянула.

Сейчас чек был перевернут вверх ногами, и теперь цифры на нем читались иначе.

160896.

Точно те же цифры, что на стене. Та самая дата – шестнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто шестого года.

День, когда, если верить Вите, на этой фабрике погибли больше двадцати человек, были тут же похоронены. Не похоронены, а закопаны, как скоты. А еще один был убит, чтобы никто не узнал об этой трагедии. Об этом преступлении.

Но кто-то о нем все же узнал – судя по надписи на чеке.

Тот, кто не так давно, судя по чеку, ездил сюда, в Куромяки… Ясно кто – адвокат Станишевский.

Я снова сложила чек и спрятала его в кошелек.

Вдруг собака, лежавшая у Витиных ног, подняла голову, одно ее ухо встало торчком, она настороженно огляделась.

– Однако уходить надо, – озабоченно проговорил Витя. – Друг говорит, что сюда кто-то идет.

– Садись. Куда тебя подвезти? – спросила я, садясь на водительское сиденье.

Мне никто не ответил.

Я удивленно оглянулась туда, где только что сидел Витя со своим псом, – ни того ни другого не было, они словно сквозь землю провалились.

Да, за двадцать пять лет он развил в себе способности прятаться и убегать, как дикий зверь!

Мне тоже следовало поспешить. Я захлопнула дверцу машины, включила зажигание и тронулась.

Выезжая на дорогу, я заметила, что от одного из фабричных корпусов идет охранник Валентин, прижимая к уху мобильный телефон. Видимо, Петрович, зная лень и разгильдяйство своего подчиненного, позвонил ему и велел проверить, на месте ли их пленница.

Тут Валентин заметил мою машину, замахал руками и бросился вслед…

Но я уже была слишком далеко. Спать надо меньше, Валега!

В замке Шинон Жанна разговаривала с дофином.

– Ваше величество, вам следует идти в Реймс, где были коронованы все французские короли. Да, как можно скорее идти в Реймс и венчаться на царство. После этого англичанам ничего не останется, как покинуть нашу страну.

Дофин слушал ее с недовольным, растерянным лицом.

Он хотел принять королевский венец – но боялся этого. От природы он был робок и пассивен.

Его все время вынуждали что-то делать: воевать за трон, за корону – а он хотел только одного. Он хотел покоя.

Вот и сейчас эта девушка хочет куда-то вести его…

Реймс.

Там короновались все его предки.

Да, это было бы хорошо…

Дофин закрыл глаза и представил себе гулкое, необъятное пространство Реймсского собора, сотни знатных вельмож и рыцарей, взирающих на него в почтительном молчании, архиепископа в сверкающем золотом парадном облачении, возлагающего на его голову корону Людовика Святого, представил торжественные звуки хорала, наполняющие собор…