– У Гарифы был маленький брат, малыш совсем. Причем он родился больным, ну, дурачком. И за ним приглядывала ее бабка. И недосмотрела, и Гарифа тоже. Братик свалился в выгребную яму, в туалет.

– В выгребную яму? – переспросил Гектор.

– Они его обыскались, а он в дерьме в яме пищал, потом заплакал. И его спас тот парень – он мимо их участка на мотоцикле проезжал. И вмешался. Как герой. Достал мелкого из говна. – Зарецкий поднял брови. – Гарифа разве вам про тот знаменитый случай не сказала?

– Мы кратко с ней общались, она не успела, – ответил Гектор. – Ну, деревня – Чурилов! Обвалившиеся колодцы, выгребные ямы…

– Да уж, не Москва. – Зарецкий покосился на него насмешливо. – С того дня герой-спаситель вроде как к Гарифе проникся чувствами… Пожалел, наверное, и ее, и малыша. Аглая уверяла, что они даже переспали. Из-за чего Полина-то взбесилась? Что ее поклонник прежний в другую сторону стал смотреть. Раньше-то он ей на фиг не нужен был особо, потому что не спонсор, денег не имел, молодой… А как к Гарифе отвалил, она в ярость впала.

– Теперь давай все же вернемся опять к тому вечеру, – попросил Гектор. – Еще раз – что ты конкретно помнишь?

– Ох, сейчас… – Тромбонист Зарецкий закрыл глаза, сосредоточился. – Приехал в Пузановку на автобусе вечером, наверное, около восьми. В сумерках уже. Мы же так договорились с Аглаей. Желтый рейсовый автобус. Вышел на остановке. Потащился вверх по дороге на холм, по улице. Я никого не встретил. Да там никого и не было никогда. И шум стройки не слышал. Увидел в кустах у их строящегося коттеджа…

– Что ты увидел?

– Велосипеды Аглаи и Полины. Я их окликнул – решил, что они на участке за домом – оттуда вид на луг и на сцену, где к ночному концерту рокеры начали народ разогревать. Да, я еще слышал далекую музыку! С луга она доносилась.

– Ты подошел к старому дому и заглянул в низкое окно террасы. Забор на участке отсутствовал. – Гектор снова предлагал ему «нить Ариадны».

– Нет. Я этого не помню. Я вдруг увидел языки пламени и дым. И почувствовал гарь. И поспешил изо всех сил к колодцу за водой.

Катя прикинула в уме: Зарецкий говорит, что приехал на автобусе в Пузановку около восьми вечера. И наверняка тогда полицейские проверяли автобусное расписание. А уже в начале девятого согласно рапорту в деле в полицию и пожарную службу позвонил Иван Мосин и сообщил о пожаре.

– Возможно, в восемь часов в Пузановке находился один человек, – объявила она Зарецкому. – Еще раз, Женя, пожалуйста, вернитесь к моменту, когда вы очутились на автобусной остановке и начали подниматься на холм. Может, все же кого-то вы видели? Или машину проезжающую?

– Я никого не видел. – Зарецкий наморщил лоб. – А кто тот человек?

– Командировочный – некто Мосин. Из МЧС.

Зарецкий пожал узкими плечами, кутаясь в больничное одеяло.

– Пожарный. Иван Мосин. Любовник другой подруги Полины – фельдшера по имени Лариса. Его девушки звали дядя Ваня.

– Дядя Ваня? – Тромбонист Зарецкий поднял брови. – А, был такой… Точно. Он даже на Змеиный луг на арт-фестиваль заявлялся – потусить с молодняком. Но он совсем старый был тогда для нас, лет сорока… А приятельница Полины… полная такая, Аглая называла ее «толстуха Ларочка». Но я… нет, я их смутно помню. Лишь имена. Не лица.

– Пожарного дядю Ваню вместе с его женой зверски убили в Кашине в ночь, когда ты появился со всеми своими внезапными откровениями, Женя, – многозначительно объявил Гектор. – А он ведь в чуриловском убийстве ведущий свидетель, как, собственно, и ты.

– Вы что хотите сказать? – Тромбонист Зарецкий нахмурился. – Я не совсем врубаюсь…

Он внезапно осекся, глядя за спину Гектора, на дверь ординаторской. На пороге стоял подполковник Александр Веригин собственной персоной – в форме. И даже при оружии – на ремне его полицейских брюк – кобура. Как и когда он появился, они даже не слышали, так тихо Веригин вошел – ни дверь, ни половица не скрипнули.

– Александр Павлович. – Катя встала со стула. – Очень хорошо, что вы здесь… Мы планировали заехать в УВД, хотя уже довольно поздно, однако… Нам стали известны некоторые новые обстоятельства по Мосину, бывшему пожарному…

– Вы, из пресс-службы, помолчите, – оборвал ее Александр Веригин. – С вами я потом буду отдельно разбираться и с вашим шефом пресс-центра, и не здесь, а в главке – что вы вообще себе, борзописцы, возомнили? Борщов, у меня к тебе вопрос.

Гектор медленно поднялся.

– Да? Слушаю.

– На каком основании ты постоянно вмешиваешься в процесс расследования уголовного дела?

– Из чистого интереса. Любопытно мне, по какой причине зарубили топором мясника, бывшего пожарного, а его жене, вашей сотруднице, череп раскололи и лицо изуродовали как раз в ту ночь, когда приезжий джазмен после грозового разряда в шоке вспомнил вдруг прилюдно при многих свидетелях обстоятельства давнего зверского убийства двух девушек – сестер Крайновых в соседнем Чурилове. Убийства, где тоже фигурировал топор и где ваш Мосин проходил главным очевидцем.

– Мне чуриловские коллеги позвонили, сообщили, что ты в городе сегодня побывал. И кстати, спросили они меня, кто ты такой и кем уполномочен. – Александр Веригин повысил голос.

– А, ясно. Моментально заложили нас, Катя, чуриловцы. – Гектор обернулся к Кате. Тон диалога и вся сгустившаяся наэлектризованная атмосфера в ординаторской ей крайне не понравились. – Дед-опер пьяненький, кому-то трезвонил, как мы распрощались. Настучал майору Арефьеву. А тот, подполковник, тебе новости слил, да? – Он обратился снова к Веригину.

– Мы соседи. У нас регулярный обмен оперативной информацией, – отрезал Веригин. – Коллега поинтересовался, а крутой-то кто такой? Полковник? А я ответил, он никто теперь, полный ноль. Полковник Борщов – некогда знаменитый, легендарный. Слава вперед тебя летит, да? – Веригин сделал шаг к Гектору. – Но позвонил я сам кое-кому, и что же я услышал от информированных людей? Полковника Гектора Борщова, оказывается, отовсюду поперли! Грозный тайный шестьдесят шестой отдел на Лубянке, где он когда-то подвизался, с его подачи прекратил существование. Ты, Борщов, оттуда ушел не просто со скандалом, ты кому-то даже и морду набил. Отдел сразу ликвидировали, все там разбежались, как тараканы от света. А ты не угодил под суд, вышел сухим из воды, тебя, полковник, даже взяли советником – консультировать больших правительственных бонз. Но из советников тебя ведь тоже выперли, да? Видимо, твои комментарии не укладываются в нынешний мейнстрим. Ты сейчас вроде как на лечении и реабилитации после госпиталя. И тебя не трогают лишь потому, что помнят твои прежние боевые заслуги и