Когда мне было 11 лет и моя мать в последний раз забеременела, у меня состоялся короткий разговор с отцом, из которого я несколько туманно понял, что отец как-то поместил в мать свое семя и результатом стал младенец. Я чувствовал, как отцу неловко от этого разговора, и это стало пределом моего формального секс-воспитания со стороны родителей. Остальную часть образования я получил от друзей и улицы.

Научившись мастурбировать, я поразился тому, насколько приятно было трогать себя, достигать эрекции и пользоваться рукой, чтобы прийти к разрядке. Тот факт, что мальчики на самом деле могут смотреть, как кончают, и мысленно связывать волну оргазма с разбрызгиванием семени, — это то, чего лишены девочки. Неудивительно, что на протяжении всей своей жизни мужчинам нравится смотреть, как они кончают.

Мастурбация стала тайным занятием, окрашенным стыдом, потому что моя религия объявляла все сексуальное низким и постыдным. Я был совершенно растерян. Как может быть плохим то, что рождает во мне такое невероятно прекрасное чувство? Это окружение создало декорации для целой жизни, полной психологического сексуального конфликта.

Мы, люди, обладаем способностью дарить друг другу замечательные ощущения, делая то, что нам не стоит ни гроша, не облагается налогом, не контролируется политиками, улучшает наше здоровье и создает чувство благополучия; не загрязняет мир и дает такое яркое удовольствие, с которым не сравнится ничто. Однако мы сумели исказить это, нагрузив чувством вины и позором.

Редхоук, 62 года

Сексуально-положительное обучение должно быть обязательным в средней школе так же, как и в старшей. Я был бы благодарен, если бы взрослые сказали мне, что мастурбация — это нормально и что ею следует наслаждаться; что самоудовлетворение желательно, хорошо и полезно; что мужчины могут создать собственное определение того, что значит быть «мужественным», могут быть верны себе в выражении этого определения и поиске того, что это значит — быть сексуальным.

Дэвид — любящий партнер в долгосрочном открытом браке; вы уже прочли часть его истории в главе 6. Здесь он рассказывает о своем первом опыте партнерского секса.

Дэвид, 70 лет

С 14 лет я жил двуликой жизнью молодого мужчины. Я был опрятным, стеснительным и приличным мальчиком — таким, какому матери спокойно доверяют своих дочерей. На свиданиях мы не заходили дальше поцелуев и держания за руки. Но фантазии и побуждения «дойти до конца» становились все жарче и сильнее. Наконец, в 19 лет я стал встречаться с девушкой, у которой были такие же фантазии. Мы с ней договорились, что пройдем «весь путь до конца».

И вот представилась великая возможность. Это был прекрасный, теплый, ароматный весенний вечер. Мы встретились на позднем свидании. Я тихонько въехал на длинную подъездную дорожку перед ее домом с выключенными огнями и мотором. В окнах было темно, и она привела меня в незанятую часть дома, которая сдавалась в аренду.

Она расстегнула блузку, сняла лифчик и туфли и легла на спину на диван. Я задрал ее юбку до подмышек. Снял брюки, и она прошептала: «Поторопись». Мой пенис был твердым, как никогда в жизни. Она направила его в свое влагалище, но, поскольку волоски у нее на лобке щекотали его, я кончил ей на живот, на лобок — и на диван ее матери.

В тот же миг на втором этаже раздался голос матери: «Дорогая, пора ложиться спать».

К двум годам Роберт уже был танцором и художником. Еще до подросткового периода одноклассники дразнили его «девчонкой», потому что он был грациозным, склонным к созерцательности и занимался танцами. Удивительно ли, что, когда он пытался понять собственную сексуальность, его смущала мужская роль, которую он должен был брать на себя? Он рассказывал мне, что тренировался ходить, как другие мальчишки — заглушая свою балетную грацию, усваивая походку «с развальцем» самоуверенного взрослого парня, — чтобы вписаться в компанию и чтобы его меньше дразнили.

Роберт полностью уверовал в ту книгу, которую вы сейчас читаете, и эта глава была для него особенной. Порой он говорил: «Слушай, тебе надо написать об этом в своей книге» — и протягивал мне желтый блокнот со многими страницами, заполненными его заметками. Я горжусь тем, что остальная часть этой главы написана словами Роберта.

Из-за чего столько шума? — думал я. Ну, висит у тебя между ног эта штука, которая становится твердой, когда с ней играешь (а я втихаря частенько с ней играл), ты ее в кого-то засовываешь, двигаешь туда-сюда тазом — и все. Я думал об этом как об инструменте, не слишком отличающемся от дрели, которой мы пользовались на уроках труда, мастеря скворечники. Я знал о сексе и был весьма доволен своим статусом посвященного.

Я быстро усвоил, что в занятиях сексом есть нечто намного большее, чем в строительстве скворечника. Узнал от друга, что с этой штукой, которая свисает между ног, надо обращаться ответственно, иначе можно вляпаться в неприятности, что стеснительная девушка, которую все старательно игнорировали, начинает «округляться», и причиной тому — мой друг. Как ни печально, ни он, ни эта девушка больше в нашей школе не учились.

Теперь я имел представление о том, куда может завести жизнь, если я не буду хорошо себя вести. Хорошо себя вести — значило не заниматься сексом. Вскоре я узнал, что у других парней куда больше жизненного опыта, — и почувствовал себя «оставленным без допуска».

На поверхность всплыла аналогия с «инструментом». Только на этот раз это был инструмент соревнования: нечто сильно бьющее, типа молота или даже пистолета. Бах, бах! Это было чертовски сексуально, благодарю вас, мадам. Запишите еще одно очко на счет того жеребца в компании, у которого все подвешено куда лучше, чем у меня. Должно быть, потрясающе быть одаренным таким богатством, думал я, наблюдая, как тот парень медленно шествует из душевой к своему шкафчику, ничего не скрывая, в то время как я держал под рукой полотенчико и вел себя так, будто мне необходимо поскорее вытереться.

К счастью, использование презерватива («резинки», как его тогда называли) было частью «посвящения». Уже сам факт, что у тебя имелись «резинки», был признаком того, что ты собираешься неплохо провести время, и мы знали, у кого в настоящий момент они есть. Презервативы были знаком отличия, намеком на то, что ты «это делаешь».

Я вычислил, что, если попрошу презерватив у одного из главных поставщиков с достаточной убедительностью в голосе, пойдет слух о том, что я тоже «это делаю». Это обошлось мне в доллар. Я осторожно вскрыл и исследовал этот ценный предмет. Потом спрятал его в ящик с носками и хранил там многие месяцы, хотя знал, что если буду держать его у себя в бумажнике и демонстрировать направо-налево, то заработаю себе еще несколько очков, которые станут отличать меня от непосвященного.

Довольно скоро эта игра мне наскучила. В моем теле не было «мачистской косточки», хотя я и выучился «мужскому» способу бегать, ходить, бросать мяч и хвататься за промежность, когда это могло произвести впечатление. Я носил неудобные тесные джинсы и тесное жокейское белье. Время от времени, как и другие, я носил под джинсами суспензорий, поскольку эта штука позволяла не опозориться в случае возбуждения. Разговоры, которые мы, «настоящие мужики», вели между собой, были примерно такими: «Черт, у меня был такой стояк, когда Бетти Сью встала, чтобы читать свой доклад, что я ужасно рад, что надел суспензорий, иначе бы все об этом узнали».