Так продолжалось до тех пор, пока друзья не очутились в тупике, где случилась авария: дорогу им преградили два белых грузовика. Видимо, столкнулись они на большой скорости – передние бамперы у обеих машин были искорёжены, лобовые стёкла разбиты. Один грузовик замер на повороте с боковой улицы на шоссе, а за ним, опрокинувшись набок, лежал другой. Из кузова вывалились коробки с вещами, и на лужайке у соседнего дома валялись человечьи рубашки, брюки и бельё.

На следующей улице тоже были машины – пять штук разных цветов и размеров, они стояли рядком, близко друг к другу, в конце улицы, где дорога шла по кругу. Здесь двери у всех домов были распахнуты настежь, у входов и на подъездных дорожках разбросаны вещи. На одной лужайке пёкся на солнце наполовину спущенный детский надувной бассейн. Дно его было испачкано следами грязной обуви.

Некоторые дома были разрисованы граффити, изображавшими нечто вроде морды животного, которую перечеркнули из баллончика гигантским красным крестом. Знаки были везде одинаковые; как правило, они красовались на входной двери, но не на всех домах. Макс задумался: что бы это значило? Кто-то так сильно не любил животных? Или эти знаки с потёками краски имели какой-то иной смысл?

Стало жутко. Некоторые улицы выглядели как кошачья: всё тихо и умиротворённо. Другие имели такой вид, будто на них царил абсолютный хаос, когда люди уезжали: окна разбиты, занавески наполовину сорваны, двери выбиты, лужайки изрыты шинами и превратились из зелёных ковров в перепаханные поля.

На одной улице было и то и другое: все большие дома, копии друг друга, стояли целёхонькие, но у одного крыша наполовину сгорела и продолжала тлеть. Запах дыма и горящего дерева ударил в нос Максу и напомнил о пожаре в доме ветеринара. А этот пожар – интересно, давно ли он случился?

К полудню в уныние впал не один только Крепыш. Жара угнетала и Макса, хотя он старался держаться в тени домов и ступать по траве. Даже Гизмо при виде этого безжизненного, разрушающегося города отчасти утратила бодрость духа.

Наконец жилые кварталы уступили место деловым и торговым. Главная дорога, по которой шли собаки, разделилась на несколько широких проспектов, и тут друзья заметили на углу магазин с выбитыми витринами. Между бизнес-центрами и конторами располагались автомобильные парковки; чёрный асфальт был усеян мусором: пластиковыми пакетами, обрывками бумаги и прочей дрянью. Стёкла в окнах отсутствовали, пустые рекламные стойки валялись внутри зданий. Неоновые вывески были сорваны, кое-где искрили электрические провода. И, в отличие от маленького городка рядом с Анклавом, здесь повсюду стояли брошенные машины – одиноко на парковках или как попало на улицах, с открытыми дверцами и разогретыми солнцем кожаными сиденьями.

Всё было разбито, везде грязь и упадок. Даже деревья, высаженные вдоль тротуаров в металлических оградках, чахли. Листья у них сделались коричневыми и ломкими, многие опали и лежали вокруг оградок печальными кучками. Перечёркнутых животных тут было ещё больше: белые, красные, чёрные рисунки встречались на капотах машин и стенах зданий.

У Макса не было желания обследовать разграбленные дома. Лучше сначала найти супермаркет, где наверняка их ждут шарики. Он повёл Крепыша и Гизмо дальше по главной дороге – теперь они шли по тротуару мимо мигающих светофоров. Сигналы то и дело вспыхивали и менялись с идущего зелёного человечка на поднятую вверх красную ладонь. Когда-то эти знаки управляли движением машин и людей, но в безмолвном городе больше не было ни тех ни других.

– Что это? – вдруг спросила Гизмо.

Макса так и подбросило вверх от неожиданности. Уж очень долго его спутники молчали, и голос терьерши прозвучал как гром среди ясного неба.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоить сердцебиение, лабрадор сел на горячий бетон и спросил:

– Что «что это»?

Ушки маленькой терьерши насторожённо торчали.

– Я что-то слышу, – заявила она. – Пошли!

Макс не понял, какие звуки привлекли внимание Гизмо, но тем не менее встал и последовал за ней. Крепыш со стоном затрусил следом.

На углу следующего перекрёстка стояло серо-коричневое здание, у которого все окна почему-то уцелели. Очень странно. Приближаясь к нему, Макс замедлил ход. Он не знал, что и думать. Лабрадор тоже уловил звук, поманивший сюда Гизмо.

Музыка.

Не такая, какую любили играть вожаки его стаи, – с тяжёлым ритмом и громким пением, – но более мягкая и мелодичная, вроде той, что слушали перед сном родители Чарли и Эммы.

Гизмо первой оказалась у цели. Она ткнулась мордой в стеклянную дверь, пытаясь открыть её. Дверь слегка подалась, но веса терьерши не хватило, чтобы надавить сильнее.

– Давай-ка навалимся вместе, – предложил Макс Крепышу.

Втроём они налегли на стекло. Дверь была тяжёлая, но не запертая. Она открылась, звякнул колокольчик.

Музыка ударила Максу в уши, горячий воздух потоком вырвался из здания. Внутри было жутко жарко – всё утро солнце нагревало помещение сквозь стекло, – и пахло здесь так, будто кто-то жарил какую-то знакомую еду. Это любили пить родители вожаков его стаи.

Кофе?

Полки за ближайшей ко входу стойкой были заполнены кружками и сверкающими банками, на самой стойке помещались какие-то серебристые механизмы. Круглые столики и стулья с мягкими сиденьями, на стенах – картины с красными и коричневыми геометрическими фигурами; на одном столике Макс заметил компьютер – открытый, но с погасшим монитором.

Запах кофейных зёрен, тихая музыка и мягкие стулья – этого оказалось достаточно, чтобы Макса захватил поток воспоминаний. Он бывал в местах, очень похожих на это, только тогда музыку перекрывал гул людских голосов и свист серебристых машин, шипение пара и стрёкот кассового аппарата. И там витал не только запах кофейных зёрен – это был смешанный аромат разных горячих напитков и выпечки, спрятанной за стёклами витрин.

Иногда родители вожаков стаи брали Макса с собой на прогулку и заходили в кофейню; ему позволяли войти внутрь, раз уж он такой хороший мальчик. Пёс сидел у их ног под столиком, и другие посетители гладили его и чесали за ушами, попивая кофе, а он радостно улыбался им, часто дыша, и, счастливый, стучал хвостом по полу.

От этого внезапного, такого далёкого воспоминания у Макса задрожали лапы, и он лёг на живот, не давая двери закрыться.

– Эй, приятель, с тобой всё в порядке? – спросил Крепыш, ткнув Макса носом. – Ты не вздумай падать в обморок, верзила!

– Ничего, – проскулил Макс. – Это просто… это дом. – Надеясь на чудо, он задрал вверх морду и издал долгое раскатистое «А-у-у-у!». Потом повторил тот же призывный клич и пришёл в отчаяние.

Никого тут не было. И его людей тоже. Просто очередное пустое здание, уцелевшее по неизвестным причинам. Может, этот дом оставили нетронутым специально для того, чтобы он, Макс, снова почувствовал себя ужасно одиноким и потерянным.

Собаки притихли, ожидая ответа.