― Ты о чем? ― теперь я посмотрела ей в глаза.

― Ой, да как нацнет утомлять лазговолами. Сто я не знаю вас взлослых?

― И то правда.

― Этель…

― Что, Лисичка?

― А у тебя есть мама? ― ее вопрос словно удар под дых. И кто бы мог подумать, что она спросит у меня об этом. Но, к слову, это нормально для девочки, ей интересно знать обо мне больше, чем знает сейчас. Только вот я не была готова к такому.

― Нет, милая, моей мамы уже нету.

― А ты скуцяешь по ней?

Господи, и как объяснить ребенку то, о чем говорить не хочется? Как сказать то, что я вовсе не скучаю по матери, и стараюсь даже не вспоминать ее. Как уйти от болючей темы. И понимаю, что Алиса не со зла, но от этого моя боль не уменьшается.

― Ты не хоцесь говолить мне, да?

Я повернулась на бок, и только сейчас поняла, что мои глаза затуманились непролитыми слезами. Только вот откуда они, я не понимала. Не понимала причину их появления. Но слеза таки скатилась по моему виску, и я сделала глубокий вдох.

― Не плаць. Я тоже скуцяю по маме. Но у меня ее никогда не было.

Ее слова заставили меня всхлипнуть, едва ли не разрыдаться. Алиса тут же обняла меня и поцеловала в щеку, а я крепко прижала ее к своему телу. Маленькая девочка поддерживает взрослую тетку. Позор мне, как женщине. Но я ничего не могу с собой поделать. Боль душила меня изнутри.

― Ты холосая. Не плаць.

― Я буду твоей мамой, Лисичка, ― я снова всхлипнула и носом уткнулась ей в макушку.

― Плавда? Будесь моей мамулечкой?

― Буду. Самой настоящей мамой. Ты только верь мне, милая. Я тебя не предам.

― Ты у меня самая луцсая мамулечка! ― вскрикнула девочка, а я крепко зажмурила глаза, понимая, как же это здорово, когда тебя называют мамой.

На душе сразу тепло становится, даже несмотря на ту боль, что осталась после моего прошлого. Дети они ведь лечат. Самыми, казалось бы, простыми, но безумного трогательными словами. Дети — это счастье. И я сейчас это поняла.

― Мама, ― прошептала Алиса, ладошкой трогая мое лицо.

Я улыбнулась ей сквозь слезы. Мало было мне своей боли, так я еще примерно понимала, как больно маленькому человечку. Она ведь ни разу никого не называла мамой. Но ведь хотела, мечтала об этом. И сейчас глядя в ее глаза я понимаю, что она просто наслаждается этим моментом. И я вместе с ней наслаждаюсь.

― Ты первая девочка, которая называет меня мамой. Это оказывается, очень приятное ощущение.

― А ты пелвая девоцка, котолую я называю мамой.

Я хихикнула и чмокнула ее в висок.

― Не плачь больсе. Я не хоцу стобы тебе было больно. И больсе не буду спласивать пло маму. Если захоцесь, сама лассказесь.

― Договорились, доченька. Но я обещаю, я постараюсь стать для тебя самой‐самой. Мы с папой весте будем стараться.

Алиса приподнялась на колени, и звонко чмокнула меня в щеку.

― Ну вот, соленая! ― тут же принялась вытирать мои слезы, и отстранившись, мило улыбнулась: ― Ну, класотка зе! А класотки не плацут! Посли в ванную!

Я улыбнулась, и выдохнув, сбросила с себя одеяло.

― Чур я первая зубы чистить! ― хохотнула я, и побежала за Алисой в ванную.

― Кто последний, тот и завтлак готовит, ― хихикнула она, уже встав на подставку и доставая свою щетку.

― Эх… не успела, ― наигранно пожаловалась я, и встав рядом, помогла Алисе выдавить пасту на щетку.

― Не оголчайся. Дазе если бы ты выиглала, все лавно бы завтлак готовила.

Я хохотнула и тут же подмигнула ей в зеркале. Что правда, то правда.

— Вот теперь доброе утро, малышка.

Вечером меня встретили две красивые и любимые девочки. Они стояли в прихожей и счастливо улыбались, радуясь, что я вернулся домой. В этот момент я осознал, как мне не хватало подобного и был очень рад, что теперь меня дома встречают любимые люди. Оказывается, я многое упустил за те годы, когда Алиса жила у бабушки. Теперь же не хочу отпускать ее надолго, разве что погостить и все. Хочу, чтобы мы жили все вместе, нашей новой семьей.

― Папулечка! Ты дазе не пледставляес сто сегодня плоизосло!

Я хоть и понимал, что дочка счастливая, улыбается, но отчего‐то эти слова меня напрягли.

― Что? ― я подхватил ее на руки и подойдя к Эстель, оставил на ее губах поцелуй.

Лиса была само очарование.

― Напалевон спекли! Я помогала мамочке.

― Мамочке? ― удивился я, пропустив мимо ушей первую часть реплики.

― Ну конесно, папулечка, ну ты цего?

Я посмотрел на Эстель, которая, улыбнувшись, медленно кивнула.

― Теперь у меня есть дочка, ― произнесла она, тут же поцеловав Алису в висок.

― А у меня мамочка.

― Я безумно рад этому, девочки.

― Только нам теперь нужно позаниматься с Алисой, и почитать. Да, малышка?

― Да, ― кивнула дочка, соглашаясь со своей мамой.

― Хотим полностью изучить с ней букву «ч», а то не всегда получается выговаривать.

― Вы у меня такие умнички, ―прижав к себе дочку, обнял и Эстель.

Рядом с ними я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Моя девочка, моя Лиса, она смогла все‐таки довериться мне. Смогла позволить себе быть счастливой. И она позволила моей дочери называть ее мамой. Это самое ценное, что может быть на данный момент.

― И так, что вы там говорили про вкусняшки?

― Мы с Алисой наполеон испекли. Очень старались.

― Да, мамочка сказала, сто пекла его пелвый лаз.

― Тогда идемте пробовать?

Девочки улыбнулись, и я поставив Алису на пол, пошел в ванную мыть руки.

― Малышка, беги на кухню, нажми кнопку на чайнике, а я сейчас приду.

― Холосо, мамулечка.

Дождавшись, когда мы останемся одни, Эстель коварно улыбнулась и тут же прижалась к моему телу. Обнял ее за талию и с жадностью впился поцелуем в сладкие губы. Любимая язычком мазнула по моим губам, и я захватил в плен ее язык. Сладкая, такая вкусная. Жмется ко мне родная.

― Ты даже пахнешь тортом.

― Надеюсь, тебе понравится. Я и вправду впервые пекла его.