Мне нельзя тут оставаться. Он поймёт, что мои вещи исчезли из его запертого кабинета, найдёт их у меня, разозлится. Снова обвинит в тысяче гадостей. Я должна бежать, должна вернуться к отцу. Успокоить его, сделать всё ради того, чтобы они примирились. Стать тем мостиком, который соединит их.

— Тинна… — дин Ланнверт позвал меня так, как никогда не звал, таким голосом, которого я никогда от него не слышала — каким-то растерянным, отчаянным и жадным. — Будь со мной. Обещаю, ты не пожалеешь, останься со мной… Стань моей женой.

Я застыла. Подняла на него ошеломлённый взгляд. А дин Ланнверт, словно пытаясь помешать мне ответить, подался вперёд и поцеловал меня. Исступлённо, как изголодавшийся зверь. Путаясь руками в моих волосах, гладя пальцами лицо, сминая губами мои губы. Он словно цеплялся за меня, как будто я была самым ценным, что у него было. Единственным, что имело смысл.

И я отвечала, как изголодавшаяся, как обезумевшая. Я бы просто не могла его отвергнуть, не после того, как он вернулся с того света. Его натиск, его запах сводили меня с ума. Как и то, что только что он лежал и умирал, а теперь снова был жив и целовал меня. Как и его жаркое дыхание и наша отчаянная нужда друг в друге.

Его слова: «стань моей женой» — ещё звучали в моём разуме. Но я воспринимала их по-другому. Он имел в виду: стань моей, будь со мной — навеки, пока, как говорят в храме, смерть не разлучит нас. И я не могла дать обещание, что останусь с ним навсегда, но быть с ним сейчас — я могла. Только сейчас, только одну ночь перед тем, как я уйду.

Он безумец, но я нужна ему. Он одержим, невыносим, опасен, но я не могу и не хочу отдавать его никакой Мелине. Он должен быть моим и будет моим.

Дин Ланнверт попытался остановиться, но я поймала его губы, не позволив ничего спросить, ничего сказать. Сама запечатала их поцелуем.

— Тинна-а, — хрипло простонал он. — Ты меня с ума сводишь… ты опасна. Ты как ядовитый плющ, не успел оглянуться, как уже с блаженной улыбкой умираешь.

Я кивала, слушая его прерывистый жаркий шёпот.

Да-да, так и думай. Так и чувствуй, меня это устроит более чем полностью. Лишь бы ты не понял, что ты для меня такой же яд.

Одеяло отлетело в сторону, содранное нетерпеливыми руками. Следом полетела моя ночная рубашка. Мы стремились навстречу друг другу с жадностью голодных душ, пили друг друга, терзали, не разнимая объятий. Не было ни страха, ни недоверия, хотя я знала, что свершится через несколько минут. Если раньше меня пугала мысль о том, чтобы быть с мужчиной, не обвенчавшись с ним, казалось, что так поступают только недостойные распущенные девушки, то теперь я всей своей сутью понимала и чувствовала, почему так случается.

Потому что быть с ним здесь и сейчас ценнее всего на свете. Не страшно отдаться ему, не страшно потерять честь — потому что он дороже чести.

Не знаю, о чём думал он… Сейдж. Я впервые осмелилась произнести про себя его имя. А потом вслух, на вздохе, когда его нетерпеливые губы накрыли мой сосок. И ласки его стали в тот же миг ещё исступлённее, ещё яростнее.

— Тинна… — отозвалось эхом.

Как же мне нравилось слышать своё имя из его губ. Наполненное самыми разными чувствами, как будто вырвавшееся из глубины души, через все запреты и печати. Как первобытный зов, призыв самца, на который самка не может не отозваться.

Тело и волосы Сейджа ещё хранили влагу. Я вжималась в него, стискивала пальцами затылок, стонала от жёстких поцелуев. Проклинала его медлительность, потому что он медлил, будто давал мне шанс передумать, оттолкнуть. Медлил, пытался быть нежным и срывался в бешеную страсть, и поцелуи снова жалили, пальцы впивались до боли. Мне нравилась эта боль. Мне нравилось, что я так действую на него, настолько, что он не всегда может владеть собой. Нравилось чувствовать, что он на грани. Я и сама была на грани.

Остановила его, когда он, целуя мой живот, двинулся вниз. Я хотела, чтобы это скорее случилось. Хотела скорее ощутить его внутри, целиком принадлежать ему. Он понял. Снова поцеловал меня в губы, жёстко и требовательно, коснулся пальцами горевшего от желания места между ног. Я невольно выгнулась навстречу.

Хорошо, что Сейдж не стал спрашивать, уверена ли я, не пожалею ли. Я бы разозлилась, если бы он промедлил ещё хотя бы пару мгновений, если бы тратил драгоценное время нашей близости на такие нелепые вопросы. Но почти сразу место пальцев заняло нечто иное, большое и твёрдое. Оно уверенно вторглось внутрь. Одновременно Сейдж впился поцелуем в мой рот — а внизу вдруг резанула острая боль.

Я невольно ахнула, попыталась оттолкнуть его, но он не отпускал, целовал жарко и отчаянно, ласкал грудь, и постепенно боль начала утихать. Я по-прежнему чувствовала её, но куда слабее, чем в первый миг. И ещё я чувствовала внутри себя его. Это было… странно. Странно, но не неприятно, скорее непривычно и как-то… волшебно.

Его поцелуи стали нежнее, осторожнее, словно сдерживавшие его цепи наконец сорвались, и он получил свободу от помешательства, передышку для сходящего с ума сознания. Пальцы касались моего соска, то ласково, едва ощутимо, то сильно, отчего внизу сладко и болезненно сжималось. А потом Сейдж начал двигаться во мне, и я снова ахнула, но уже не от боли — от незнакомой прежде томительной слабости, саднящего чувства, смешанного с наслаждением, робким, ни на что не похожим, заставившим меня растерянно распахнуть глаза, привыкая.

Сейдж выдохнул через стиснутые зубы, приподнял голову. Его мощная шея, плечи напряглись. Потом он снова посмотрел на меня долгим отчаянным взглядом из-под опущенных ресниц. Позвал по имени, и, отвечая его глухому гортанному голосу, по телу промчалась волна мурашек. О боги… как же это чудесно. Вот так быть вместе, плавиться в его объятиях, отвечать на его поцелуи, пробовать на вкус пленивший меня с первого взгляда чувственный изгиб верхней губы. Отдаваться этой странной слабости, этому томлению, кольцами опоясывающему тело и поднимающемуся вверх. Чувствовать, как, реагируя на прикосновения его пальцев, его губ, сладко сжимается внизу живота, именно там, где нечто мощное неумолимо движется, входит в меня — глубоко, до предела, выходит, задевая средоточие самых ярких ощущений, и снова входит, заставляя меня хватать ртом воздух от накатывающих волн удовольствия.

Сейдж не выдержал первым. Задвигался быстрее, уже не целуя меня, а просто прижимая к себе, так яростно и крепко, словно я могла сбежать. Я выгнулась в его руках, раскрываясь навстречу, принимая, изнывая от внутреннего жара. С глухим неистовым стоном Сейдж снова накрыл мои губы жёстким поцелуем, и одновременно его движения стали совсем быстрыми, резкими и сильными, так, что я почувствовала, как будто лечу в пропасть. И что-то внутри меня словно изверглось горячей лавой.

Сейдж замер, зарываясь лицом в мои волосы, тяжело дыша. Потом ещё раз быстро поцеловал и враз вышел из меня, опустился ниже, между моих раздвинутых ног. Я не успела понять, что он делает, как почувствовала его язык на самом чувствительном месте. Невольно застонала, схватила его за волосы, сама не соображая, что делаю, то ли пытаюсь остановить его, то ли хочу ощутить его глубже и сильнее. Всё чувствовалось так остро, внутри горячо пульсировало, я ещё не успела отойти. Саднящая боль ещё тянула внизу, но Сейдж больше не касался меня изнутри, его пальцы и язык действовали только снаружи, и наслаждение превышало боль, заглушало её, оставалось главным. И крепчало с каждым мгновением, пока я не застонала, содрогаясь в экстазе.