Джек смотрел на нее с недоверием.

– Я хотела найти кого-нибудь, кого можно… любить, – с трудом выговорила Иден. – Но только я… уже нашла его…

Джек смотрел на нее яростным взглядом. Иден дрожала, но не отводила глаз. Наконец он отвернулся.

«Почему он молчит? Я практически призналась ему в любви. О Господи, кто тянул меня за язык?»

Не в силах выносить его осуждающее молчание, Иден, не глядя на Джека, пролепетала:

– А… почему их называют огнями святого Эльма?

– Святой покровитель моряков, – пробормотал Джек, избегая ее взгляда.

Внезапно Иден нахмурилась:

– А это не опасно? Паруса не загорятся?

– Нет. – Потом добавил совсем тихо: – Это знак.

– Знак чего? – Иден наконец заставила себя посмотреть на капитана.

– Шторма. – И как только он произнес это слово, голубое сияние померкло, небо стало совсем черным. – Барометр падает целый день.

Поднялся ветер. С каждым мгновением он становился все сильнее. Захлопали паруса. Джек с тревогой обернулся к Иден:

– Спускайся быстро в каюту и забери с собой мальчика. А мы должны приготовиться к шторму. Если дела будут плохи, а в эту пору такое бывает, Мартин отведет вас в кубрик – это самое безопасное место.

– А ты где будешь? – с тревогой спросила Иден.

– Здесь. – Он взглянул на паруса. – И там тоже, если до этого дойдет.

– Джек… будь осторожен.

– Не волнуйся, шторм бывает в каждом рейсе. – Он пошел прочь, но обернулся и добавил: – И пусть Ниппер посадит Руди в клетку. Руди терпеть не может шторм.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.

– Иди, – наконец произнес он и кивнул на квартердек.

Иден опустила глаза. Она не будет никому мешать. Спокойно уйдет, и все. Какие глупости она ему наговорила! А он? Сделал вид, что ничего не случилось…

Иден спускалась по трапу, а Джек еще несколько мгновений стоял и смотрел ей вслед.

Всю ночь шторм гнался за судном, подбираясь все ближе и ближе. Наконец капитан решил, что им не убежать от разбушевавшейся стихии, и приказал бросить якорь. Надо было задраить люки и убрать почти все паруса.

Джек боролся со штормом и с собой. Налетевший ураган так гармонировал с бурей в душе! Капитан знал – пора делать выбор: либо бороться с крепнущей привязанностью к Иден, либо… поверить, что кто-то способен его любить. Не его деньги, не власть. Даже не тело, а человека внутри его.

Иден не похожа на других, она не знает жизни, смотрит на все по-своему. Неудивительно, что и его она воспринимает не так, как прочие.

Но дело не только в этом. Джек уже понял, что Иден – единственная женщина, ради которой он мог бы снова рискнуть своим сердцем.

Вновь нахлынули горькие воспоминания детства: презрение, с которым смотрел на него герцог – а ведь Джек считал его своим отцом. Пренебрежение слуг – нянек, гувернанток, учителей, – на которых возлагалась забота о нем. К Роберту относились как к маленькому принцу, а Джек мог ночевать хоть в конюшне. Хуже всего было отношение матери, которая, казалось, выбросила его из головы, стыдясь своего романа с ирландским гладиатором, по крайней мере, до тех пор, пока не ударилась в следующую любовную авантюру. Второй сын эксцентричной герцогини так и остался вечным напоминанием о ее грехопадении.

Что же говорить о мальчишках в школе, которые от своих родителей узнали о его происхождении раньше его? Чего было ждать от родителей Моры, лорда и леди Гриффит?

С самого раннего детства Джек привык ждать от окружающих либо жестокости, либо безразличия и всегда быть начеку, но если бы он решился пустить кого-нибудь в свою жизнь, то это, без сомнения, была бы Иден Фарради.

Ему не понравилось, что она рылась в его прошлом, но ведь девочка не осознавала, что это все для него значило. Она не ведала, сколь жестоки бывают люди, и не подозревала, что, соединившись с ним, может превратиться в изгнанницу.

Ураган бушевал целую ночь. Наступил рассвет. Серые тучи с бешеной скоростью неслись над огромными, как горы, волнами. Джек видел, что до конца шторма еще далеко.

– Лечь в дрейф! – скомандовал Джек. Его клеенчатый плащ хлопал на ветру, как парус, вся одежда давно промокла, лицо одеревенело от холода. Дождь превратился в мокрый снег. Видимость резко упала. «Ветер Фортуны» со стоном нырял в пропасти между валами и снова взбирался на гребни волн. Зарифленные топсели оказались изодраны в узкие ленты. Джек понимал, что они давно сбились с курса. Завтра придется выяснять, куда их занесло.

– Чертов шторм выжмет из помпы все соки, – прокричал старшина-рулевой, получив доклад из трюмов.

– Плотникам спуститься и проверить течи!

– Есть, сэр.

– Рубить рангоуты, – мрачно приказал он. – Брам стеньгу и топсель долой!

Боцман и старшина угрюмо переглянулись, но и они знали, что это необходимо.

– Есть, сэр.

Матросы полезли по вантам.

Оглядев бушующее море, капитан прошел по квартердеку и, отпустив рулевого, взялся за штурвал и налег на него всем своим весом. Он не уступит стихии!

Внизу, в кубрике, тоже было несладко. Мартин жестоко страдал от качки. Питер Стокуэлл стонал в койке. Руди беспрерывно лаял в своей клетке. Ниппер не переставал жаловаться.

– Здесь такая вонь! – хныкал он.

– Финеас, тебе нельзя уходить отсюда.

– Я схожу к капитану, посмотрю, как дела.

– Нет.

– Я не обязан слушаться.

– Нет, обязан. Лорд Джек поручил тебя мне. Лучше успокой собаку. Руди никого не слушает, кроме тебя.

– Вот еще! – Но все же нагнулся и стал что-то ласково бормотать измученному качкой псу.

Иден понимала, что мальчишка хочет быть поближе к Джеку, потому что боится. Они все боятся, а рядом с Джеком всегда возникает чувство безопасности.

Иден порадовалась, что отвлекла своего подопечного, обернулась к Мартину и положила ему на бледно-зеленый лоб тряпицу, намоченную в уксусе.

Питер Стокуэлл застонал громче. Она подошла к нему, а потому не видела, как Ниппер приоткрыл клетку Руди. Мальчик хотел только погладить пса. Когда Иден обернулась, Руди уже летел к двери, которую она подперла стулом, чтобы лучше поступал воздух.

– Руди, вернись! – закричал мальчик и бросился следом за псом.

– Фини! Стой! – Иден метнулась к двери.

Мальчишка исчез.

– Я ему шею сверну! – в сердцах выдохнула она и, охваченная паникой, двинулась по коридору. Куда они делись? Здесь такая темень.