– Я надеюсь, что ты понял меня правильно. – Мила чуть было опять не заплакала. Какая-то сила удержала ее от этого. «Если он уйдет из-за этого – что делать. Значит, все равно уйдет! А я должна помочь человеку. Больше ведь некому». Мила вздохнула и пошла на кухню готовить ужин.

Следующие пять дней пролетели в хлопотах, порой очень смешных. Варвара Петровна о загранице судила очень своеобразно.

– Ты ни с кем там не разговаривай. Как бы на работе проблем потом не было.

Или:

– Не кидайся на продукты. На одежду. Сама понимаешь, за каждым твоим шагом будут следить. Не в смысле шпионить, а наблюдать, как ты умеешь себя вести.

– Поверьте, нас уже ничем нельзя удивить, – улыбалась Мила.

– Думаешь? Счастливые. А я еще удивляюсь, – говорила Варвара Петровна.

– Почему же мы счастливые? Это вы счастливые, раз еще можете удивляться.

– Счастливые – у вас нет глупых соблазнов. У вас остались соблазны серьезные.

С Ильей Мила так и не договорилась. Она демонстративно оставила ему ключи от квартиры, объяснила, что где лежит, нагладила свежих рубашек, купила продуктов, чтобы Илья смог перекусить и что-нибудь приготовить, и сделала еще одну попытку улететь со спокойным сердцем:

– Илья, я тебя очень люблю, доверяю тебе. Моя поездка не затянется – дней через десять я буду дома. Не дуйся, дай я тебя поцелую в макушку.

Впрочем, все это не помогло, даже любимая шутка про макушку. Илья был молчалив и большую часть вещей уже перевез к себе домой.

– Странный ты. Ведешь себя так, словно в жизни никогда ничего не может случиться.

– У меня не может, – отрезал Илья.

Через две недели Мила садилась в самолет, который должен был доставить ее в Амстердам, где она в качестве представителя Варвары Петровны получит наследство, оставленное Вадимом Сорокко.

Что такое заграница, Мила не знала. Как это ни удивительно, во времена, когда каждый второй ее соотечественник успел побывать хотя бы в Турции или Египте, Мила никуда не ездила, кроме Петербурга, Новосибирска и дачного места Кратово. Питер и Новосибирск – туда ее приводила научная работа, там она выступала на конференциях. В Кратове жил ее отец, который переселился на зимнюю дачу после смерти матери Милы. А квартиру в Москве он оставил дочери: «Мне на даче удобнее жить. И дел много. Тебе надо семью создавать, дочка».

– Почему ты не поедешь куда-нибудь? Вот и деньги уже зарабатываешь, а отпуск проводишь здесь со мной, стариком? – спрашивал отец, когда Мила отдавала ему все отпускные.

– Не хочу я никуда. Мне в Москве нравится. И здесь у тебя хорошо, помидорами пахнет! – отговаривалась Мила.

Она-то знала, почему не ездит никуда. Когда она состояла в отношениях – просто не получилось. А когда осталась одна, то боялась оказаться в одиночестве, которое усугубится на фоне пляжа, морских закатов и обязательных танцевальных вечеров. Отцу этого не объяснить, он только расстроится. Познакомившись с Ильей, Мила мечтала хотя бы о недельном совместном отпуске в жарких краях, но, судя по всему, теперь и этому не бывать.

Собираясь по поручению Варвары Петровны в Голландию, Мила с замиранием в сердце представляла этот свой вояж. Для успокоения она набрала словарей, купила путеводитель по городу, карту, нашла все адреса. Потом Мила решила немного обновить гардероб – она любила одеваться, но времени порой не хватало. «Хорошо, сезон такой спокойный, весна, уже тепло. Много покупать не надо», – размышляла Мила, перебирая в магазине вешалки с брюками и юбками. К своему собственному удивлению, она выбрала наряд, который не был в ее привычном стиле, платье из кожи. Она купила платье из тонкой черной кожи. Ей очень хотелось, чтобы в этом наряде ее увидел Илья, но он, хоть и не переехал к матери, по-прежнему сохранял суровый и обиженный вид. С Милой он вроде бы общался, но чувствовалось противостояние и обида.

Накануне вечером, когда Мила уже закрывала чемодан и заводила будильник, зазвонил домашний телефон. Мила сняла трубку и, думая, что это Варвара Петровна, бодро произнесла:

– Готова к вылету! Все собрано, документы проверены.

В трубке помолчали, а потом произнесли:

– Людмила, это мама Ильи. Насколько я знаю от сына, вы уезжаете в командировку, хотя Илья сделал свой выбор, переехал к вам, даже пойдя против материнской воли. Вы не оценили этого. Вы бросили его в такой момент. Лучше будет, если вы не будете напоминать ему о себе.

– Я постараюсь, но мне это тяжело будет сделать, раз мы живем с ним в одной квартире, – ответила Мила, не скрывая иронии в голосе.

Она не была готова к разговору, для нее звонок матери Ильи был неожиданностью.

– Я очень надеюсь на ваше благородство и понимание. – Голос в трубке стал требовательным. – Отпустите Илью.

Мила растерялась, а потом ответила:

– Мне бы самой хотелось все решать. Но если вы просите…

– Да, по-матерински прошу. Прошу вас как женщина. У вас будут дети, вы так же будете переживать за них. Вы так же будете желать для них лучшего…

– А я не самый лучший выбор для вашего сына? Может, вы объясните почему? – Мила все же хотела услышать ответ на этот конкретный вопрос. Хотела знать, почему она плоха.

– Вы разные. Но даже это не главное. Вы никогда не будете той женой, которая нужна ему.

– А вы знаете, какая жена ему нужна? И вы знаете, что я такой никогда не буду? Откуда у вас такая уверенность? Вы же никогда не видели меня, незнакомы со мной? Вы просто ревнуете меня. Как обычно ревнуют матери. А Илья любит меня. Да, сейчас у нас сложности в отношениях, но это просто сложности. Не более того.

– Я не буду с вами спорить, я хочу услышать ответ на мою просьбу.

– Я не знаю. Я не могу вам ничего сказать. А врать мне не хочется.

– Будьте порядочны!

– Постараюсь, – с сарказмом ответила Мила и повесила трубку.

Шереметьево поразило Милу размерами и многолюдьем, она успела заблудиться, растерянно послоняться по магазинчикам, отдохнуть на жестких креслах и только в десять часов прошла на посадку. В половине одиннадцатого ее самолет уже разворачивался в небе над Москвой, чтобы взять курс на Амстердам. Мила, пережив дрожь в коленях во время взлета, понемногу успокоилась и стала думать обо всем том, о чем на земле подумать не успевала.

В ее жизни было не так много чувств. Любовь к родителям – обоих она любила одинаково крепко, и с обоими у нее были доверительные отношения. После смерти матери Мила старалась быть ласковей с отцом, навещала его при первой возможности.

Первая любовь случилась поздно. Не в школе, в старших классах, а только в институте, в начале второго курса. И юноша, который вдруг оказался в поле ее зрения, был не особенно симпатичен. Но Мила, помня о своей, как ей казалось, невзрачности, на его внешность не обратила внимания. Ей было приятно, что он старался сесть рядом на лекции, проводить ее домой, помочь с решением трудной задачи. Она, в свою очередь, отвечала хозяйственной заботой – бутерброд, заботливо приготовленный дома, шоколадка, напоминание надеть шапку в холодную погоду. Со стороны это выглядело почти материнским беспокойством. Но это только со стороны, между ними возникла привязанность, подогреваемая общим увлечением – все время они посвящали разговорам об астрономии. Ни у Милы, ни у молодого человека не было опыта отношений, они оба стеснялись того, что с ними происходило. И даже неизбежная близость, которая случилась как-то сама собой, не изменила их. Впрочем, через полгода стало ясно, что астрономию они любят больше, чем друга друга. Расстались они так же быстро, как и сошлись. Мила не расстроилась ни на минуту – она была вся в учебе, ее интересовала исключительно наука.