Вероятно, Павел не сомневался в том, что в принципе человек способен изменить свою жизнь к лучшему. Немало людей, быть может, поживших какое–то время в разврате и моральной грязи, открыли, что можно жить лучше и счастливее, и приняли решение навести порядок в своей жизни. Это лучше, чем ничего. Но подобные нравственные усилия, сказал бы Павел, порождают новые искушения, влекут за собой гордость, самодовольство, жадность и множество других подобных вещей. И даже самые глубокие языческие моралисты — Аристотель, Сенека и другие — не могли решить одну загадку: почему человек способен говорить другим о том, как им нужно жить, но сам не в силах этого выполнить. Как считал Павел, вера, надежда и любовь уже даны нам во Христе Святым Духом и потому мы можем ими жить. Но для этого нужно трудиться. А чтобы трудиться, ты должен захотеть жить при свете дня. Тебе нужно понимать, как «работает» твоя нравственная жизнь. Тебе надо понять смысл всех этих вещей. И тогда, с помощью сознательных и целенаправленных усилий, тебе нужно формировать такие привычки сердца, ума, души и поведения, которые будут поддерживать жизнь веры, надежды и любви. Иными словами, тебе нужно будет осваивать особую христианскую добродетель.

Если мы помним о том, что день уже наступает и что он несет новую жизнь и новые возможности, мы правильно поймем представления Павла о добродетели. Кроме того, такой контекст позволяет избежать конфликта между идеей добродетели и общеизвестным богословским утверждением Павла о том, что мы получаем оправдание и, в итоге, спасение благодатью через веру.

Сами же представления Павла о приближении нового дня, об оправдании, о вере и о христианской жизни стоят в более широком богословском контексте. Для Павла вся христианская жизнь, вера, мышление и поступки лежат в контексте созидательного (совершающего новое творение) и спасительного действия единого истинного Бога, открывшегося в Иисусе Мессии и действующего через Духа Иисуса, через Святого Духа. Тринитарные представления Павла (открыто им сформулированные или выраженные косвенно) были предметом многочисленных исследований, так что мы здесь не будем в них углубляться. Ограничусь лишь одним замечанием: если бы мы спросили Павла, как он сам понимает конечную цель, telos, всей нашей жизни веры, он мог бы ответить «воскресение» либо «новое творение» — но не менее вероятен и другой, быть может, более глубокий ответ: «сам Бог».

«У нас один Бог Отец, из Которого все, и мы, для Него», — пишет Павел коринфским христианам (1 Кор 8:6). И это выражение «мы для Него» перекликается с тем, что он говорит, завершая одну из самых великих своих дискуссий: «Ибо все из Него, Им и к Нему» (Рим 11:36). Это тесно связано с повторяющейся фразой в первой главе Послания к Колоссянам, хотя здесь в центре стоит Иисус Христос: все вещи были созданы «Им и для Него» (1:16), все примирилось «через Него и с Ним» (1:20). У Павла в центре картины всегда стоит Бог, и, размышляя о новом человечестве, обновленном творении, о мире, восстановленном Божьей любовью и спасительной справедливостью и наполненном славой, нам не стоит забывать о сути всех эти вещей, которая заключается в том, что «будет Бог все во всем» (1 Кор 15:28).

Но если мы заменим такие смыслы telos, как «счастье», «процветание» или, в христианской версии, «воскресение», «новое небо и новая земля», на «сам Бог» и зададимся вопросом, как это влияет на всю систему мысли, породившую представление о добродетели, мы найдем, что Павел здесь мало отличается от иудея I века, впитавшего в себя древние тексты Израиля. Если конечная цель — это сам Бог Творец, то человек не должен раствориться в Боге, утратив свою личность, но он должен снова начать отражать образ Божий во всей полноте и совершенстве: от Бога — миру, а затем от мира — Богу. Иными словами, стать царем и священником.

И Павел действительно размышляет о восстановлении образа Божьего в человеке. Люди дня, в понимании Павла, принимают решения и формируют свой характер в нынешнем мире, думая о конечной цели — о самом Боге, — «обновляясь в познании по образу Создавшего» их (Кол 3:10). Эти слова входят в самое глубокое размышление Павла о христианской добродетели в послании, обращенном к христианской общине в Колоссах.

Вот как Павел понимает добродетель. Любопытно, что точно так же понимает ее и Иоанн:

Будущее покажет, каково наше подлинное конечное предназначение: и потому нам надо напряженно трудиться сегодня, чтобы стать теми, кем мы призваны стать. И у Павла, и у Иоанна это наше будущее предназначение (никогда не лишнее это повторить) уже дано нам в Иисусе Христе и в нашей сопричастности с ним. Мы не берем сырой материал нашей жизни, чтобы начинать этот труд с нуля. Мы начинаем с того характера, который уже есть во Христе, с которым мы воскресли (Кол 3:1) и в котором «пребываем» (1 Ин 2:28); дар любви позволяет нам называться «детьми Божиими» (1 Ин 3:1, Гал 4:1–7). Но сейчас нас в первую очередь интересует логика добродетели у Павла и Иоанна, а также практические шаги, которые ведут к достижению добродетели.

Начнем с логики. Призыв Павла явно говорит о добродетели в ее христианской версии. Слова Павла нельзя свести ни к христианской деонтологии (то есть к вопросу о наборе новых либо пересмотренных «правил» или «обязанностей»), ни к христианскому утилитаризму (к поиску и подсчетам максимально возможного счастья для наибольшего числа людей), не говоря уже о христианском романтизме или экзистенциализме.

Рассмотрим эти тексты по порядку. Призывы в тексте 3:1–17 Послания к Колоссянам, где мы находим одно из самых полных и богословски обоснованных положений этического учения Павла, нельзя назвать «христианскими правилами» в том смысле, как это многие сегодня понимают (я здесь не имею в виду глубоких мыслителей, которые, разумеется, знают, что добродетель не следует противопоставлять здравым правилам, но расхожие представления: здесь, как только кто–нибудь заговаривает о правильном поведении, он слышит обвинение в том, что проецирует свои предрассудки и свою психологию на других случайным образом). Нельзя также сказать, что призывы Павла направлены на то, чтобы соответствующее поведение осчастливило как можно больше людей. Для этого Павел слишком реалистичен, он слишком хорошо знает, что, когда люди начинают следовать за распятым Иисусом, их ждут страдания. Конечно, «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Рим 8:18), но вряд ли воображаемый христианский утилитарист сможет что–нибудь выстроить на этом аргументе. И наконец, Павел вовсе не говорит того, что желали бы услышать сторонники романтизма и экзистенциализма, — он не говорит, что те нравственные установки, к которым он призывает, придут к христианам «естественно», так что, став христианином, ты просто их усвоишь без размышлений, оценки и нравственных усилий.