– Крайний Север, Арктика.

– Именно там.

– Но откуда вы знаете о нем? Вы когда-то видели его? Были на Севере?

– Доводилось, – уклончиво ответил Владилен Павлович. – Как правильно мы поступили, что приехали сюда сами, не польстились торговаться по телефону. Никогда бы не разглядеть из Москвы это сокровище. Давайте-ка, Никита, отметим. – Он поднял свой стакан. – Этот коньячок достоин другой посуды. Но мы уж как-нибудь переживем, верно?

– Мысленно перельем его в хрусталь... – засмеялся Никита.

– Мы сами – хрусталь. – Мазаев поднял бокал.

Они выпили по глотку.

– Насколько я понимаю, – проговорил Никита, – эта фигурка – тотем племени. – Он помолчал. Потом добавил: – Какого-то. Поскольку на Крайнем Севере их немало.

– Вот за это я вас заранее полюбил, Никита Тимофеевич. Гены, знаете ли, молчать не могут.

– Спасибо. Все верно, было бы странно для меня, рожденного среди тотемов, не узнать еще один. – Он усмехнулся.

– Это правда, – согласился Мазаев. – Все, что принесли в ваш дом дедушка и папаша, конечно, тотемы. Приспособленные к новой жизни. Я видел в вашем домашнем шкафу деревянную фигуру Иисуса Христа. У него лицо пермяка из тайги. Понятное дело, что вокруг него строили часовни...

Никита молча кивал.

– Глотнем еще, – предложил Мазаев. – Между прочим, для меня этот вкус – вкус здешней осени. Сухо, терпко, ароматно.

– Вы часто бываете осенью в Европе? – спросил Никита.

– Летом здесь нечего делать. Пустыня – в деловом смысле. Местные на отдыхе, туристы, конечно, добираются до этих мест. Час езды от Брюсселя, сами знаете – поезд делает полторы сотни километров в час. Эх, хотел бы я встретить здесь свою собственную глубокую осень. Но бодливой корове Бог рогов не дает.

Никита засмеялся.

– Вы знаете такие выражения?

– А вы думаете, Никита, я свалился со Спасской башни Кремля? – Он хохотнул. – Я из вологодской деревни. Там я в свое время понял, что деревенские чердаки могут озолотить. Заметьте, прадед мой был коробейником; чем он только не торговал. Я довольно скоро уяснил, что не один шарю по чердакам. До меня по ним прошлись писатели и поэты. Хорошо прошерстили, а потом пропели славу старой русской культуре. Все кинулись следом. Тогда я откочевал к Северу. Все дальше, дальше. А потом добрался до самой кромки океана...

– Отсюда ваши познания о моржах и тотемах? – задал вопрос Никита. На самом деле он хотел спросить о другом. Но не посмел.

– А вы как думали? Вы дома изучали прекрасное, – фыркнул он, – а я под небом самого Крайнего Севера. Научился чуять – что брать, а с чем не возиться.

– Скажите, Владилен Павлович, при таком многообразии ваших интересов...

– Лучше скажите, Никита, «вашей всеядности». – Мазаев фыркнул.

Но Никита продолжил:

– Почему вы сегодня не взяли пару дуэльных пистолетов в футляре? Стартовая цена не заоблачная.

– Потому и не взял. При таком эстимейте, с вашего позволения, я усомнился в их первородности. – Он фыркнул. – Со словом «первородный» ассоциируется сами знаете какое: грех. Вот и я не хотел согрешить против денег.

– Вы не имели дело со старинным оружием? – спросил Никита.

– Я не слишком хорошо разбираюсь в нем, так, по мелочам брал кое-что, всякие, как их называли прежде, каверзы. – Он улыбнулся. – Не без пользы, признаюсь. Оружием надо заниматься тридцать лет и три года, чтобы увидеть – крутили винты на пистолете или они сами перекосились от времени. Но я точно знаю, какая прорезь у головки винта начала двадцатого века и какая – девятнадцатого. – Он подмигнул Никите.

– Хотите сказать, на пистолетах вы увидели такие винты?

– Их, – кивнул Мазаев.

– Для чего в таком доме держать подделки? – Никита пожал плечами.

– Бывает, знаете ли, подарки подносят. – Владилен Павлович захихикал. – Выкинуть не жалко, но хлопотно: даритель спросит: «Где мои бесценные пистолеты, которые я тебе подарила в день заключения нашего брака?» – пропищал Мазаев капризным женским голосом. – «Да вот они, дорогая, я пристрелил бы тебя сразу, но не был уверен в мгновенном успехе! – Теперь его голос звучал по-мужски грубо. – Подделка, знаешь ли, дорогая, непредсказуема в деле. Мы убедились в этом на нашем браке».

Никита расхохотался.

– Вам бы сочинительством заниматься.

– Разве я занимаюсь чем-то другим? – Кустики бровей Мазаева колыхнулись. – Я сочиняю себе свою жизнь. Чтобы дни мои пролетели с наивозможнейшим интересом. – Он вздернул подбородок. Помолчал. Потом продолжил: – На самом деле, когда я осмотрел пистолеты, я подумал, что бронза должна была быть другого цвета... по составу. А она сияла, как... как... Как вот эта жидкость в свете лампы. – Он покачал стакан. – Приложимся?

– Охотно, – поддержал Никита.

– А вот эта вещь настоящая. – Мазаев погладил лежащую на столе фигурку. – Баран ты мой драгоценный, толсторог ты мой.

Никите было легко с Мазаевым. Рядом с ним он что-то значил, с остальными ощущал себя отодвинутым в сторону. Если не того хуже – задвинутым в угол. На самом деле – что такое его ангар, как не угол жизни?

После ухода Натальи Петровны он никогда не чувствовал себя нужным кому-то.

Мазаев столь неожиданно, но вовремя явился к нему из ниоткуда, вернул его... к себе? Если не вернул, то развернул лицом к себе. В Мазаева он посмотрелся, как в зеркало, и увидел, что он совсем не плох. Владилен Павлович не благодетель, он искал того, кто способен помочь ему превращать вещи в деньги, деньги – в вещи, а те – в еще большие деньги. Никита годился на эту роль.

Ему нравилось бывать у Мазаева в его квартире на юго-западе. Это даже не квартира, а деревенский чердак, только на одиннадцатом этаже блочной башни. Чего здесь только нет! Даже пыль вечности, умилялся хозяин, проводя пальцем по шкатулке из карельской березы.

– Как думаете, Никита, сколько веков пребывает в этом мире баранчик? – отвлек Мазаев от размышлений. Владилен Павлович нежно покачал тотем на ладони. – Мамонт, мамонт... Заметьте, настоящий, не тот, который мешками продают в Интернете. – Он усмехнулся. – Только подставься, словишь верблюжью кость. Сам видал в Тунисе горы верблюжьих костей на придорожном рынке. Бери – не хочу! Незачем грабить музей палеонтологии. А иные умельцы могут сварить кость мамонта из костной муки. Про это я тоже слышал. Итак. – Он быстро переменил тон и повернулся к Никите: – Я оплачу вам консультацию, а после, когда продам то, что мы купили, вы получите свой процент.

– Спасибо, – сказал Никита.

– Ну что, баиньки, серые заиньки? – пропел Мазаев.

– Вы прямо как настоящий Мазай, – усмехнулся Никита, направляясь к шкафу. Он хотел достать пижаму из дорожной сумки.