– Пойдемте, – согласился некромант и потянул носом, – жрать уже очень хочется.

* * *

– И мы знаем, кто будет сильнее других противиться тому, чтобы мы шли по своему Пути и выполняли назначение, – почти кричит брамай, и ворчание сотен глоток вторит ему.

На расчищенной земле в половине перехода от деревни дымят длинные костры с ветками котошовника. Над кострами крутится мясо на вертелах – кое-как нарубленные части козьих, овечьих и маленьких лошадиных туш. Орки смотрят на своего брамая, и лица их, покрытые цветными полосами, очень серьезны.

– Маги! – восклицает брамай.

– О-о-о! – негодующе вторят орки.

– Эти гнусные порождения Божинины были созданы ею нарочно для того, чтобы расслаблять и замутнять наш разум. Называя себя опекаторами и защитниками всего сущего, они вмешиваются в дела Воплотительниц как никто другой. Носители омерзительных способностей, природа которых лежит вне нашего понимания, они обладают невероятными возможностями для вредительства. К счастью, среди орков почти не встречаются эти порождения Божинины, и силы их ничтожны благодаря заботе Воплотительниц. Но маги есть среди эльфов и людей. И от них мы должны очищать нашу землю с особым тщанием и рвением!

Кошачье ворчание сотен глоток вторит брамаю. Орки согласны, что маги – опаснее прочих, кто пытается чинить им препятствия на Пути Серой Кости.

* * *

– По-моему, они пережарили мясо. – С этими словами Шадек вывалился из лесочка в виду деревни. – Как ты относишься к пережаренному мясу, Гасталла?

– Утром я относился к нему плохо. – Некромант в два размашистых шага догнал Шадека. – Но тогда я хотел есть. А сей вздох я хочу жрать и согласен на мясо в любом виде. Надо было сделать привал, а не гнать зверей, как ошпаренных.

Бивилка не столько принюхивалась, сколько приглядывалась и прислушивалась, поэтому она насторожилась первой.

– Стойте.

Тон ее был таким, что все три мага замерли на полушаге. Магичка смотрела на дым, поднимающийся над высоким, чтоб лесному зверью не перебраться, сосновым забором.

– Тихо очень, – глухо сказала она.

До забора уже можно было добросить камень, но из деревни не доносилось ни звука. Не скрипел ворот колодца, не лаяли собаки, не хлопали двери. Не было слышно голосов людей и мычания-блеяния скота, ничего не стучало и не гремело. Только ветер играл сосновыми лапами в оставшемся позади лесочке.

– И печи не топлены.

Рваный темный дымок, уже почти рассеянный ветром. Он поднимается над одной точкой, где-то в глубине деревни. И больше ничего не говорит о том, что рядом есть живые существа.

– Сиди здесь. – Шадек выпутался из поклажи и перевесил бузуку за спину, котомки бросил на сухие лопушиные листья у тропы. Рядом упала поклажа, которую тащили Дорал и Гасталла.

– Нет уж, – заволновалась Бивилка, – я с вами!

– Нет, не с нами, – решительно возразил Шадек. – Там творится какая-то бдыщевая погань.

– А вдруг то, что ее натворило, еще бродит рядом? – Бивилка подняла на него серьезный взгляд ореховых глаз, и маг не нашелся с ответом, только рукой махнул, снова перевесил бузуку на грудь и поднял свои котомки.

Тропинка вывела к толстым, запертым изнутри воротам. После недолгого совещания решено было сломать их Разладом, и Шадек с Бивилкой тут же принялись его начаровывать. Заклинание получилось мощным – взволнованные маги вложили в него слишком много энергии, потому вместе с воротами рухнула часть забора. Шадек и Бивилка сразу же подвесили на руки атакующие заклинания и криво улыбнулись друг другу, потому что сделали это одинаково: на правую руку – жгучую Сеть, на левую – молнийку.

Улица пуста. Она короткая и широченная, дома орочьи – большие, высокие, с двумя-тремя трубами. Затейные пышные наличники словно стремятся восполнить маленький размер слюдяных окошек. Во дворах никого нет, не видно даже сторожей-собак.

Деревня не спит и не заброшена. В деревне случилась беда. О ней кричат темные провалы распахнутых дверей и рассыпанная под ногами утварь – корзины, кувшины, горшки. Из одного перевернутого ведерка тянется кроваво-влажное месиво раздавленных ягод брусники, вливается в другие следы на земле – каплями, полосами, пятнами.

Запах горелого мяса становится сильнее. Четыре мага молча идут по следам из полос и пятен до конца короткой улицы и сворачивают вправо на развилке.

Двери конюшни тоже открыты настежь, и внутри нет маленьких мохноногих лошадок, которых сын кузнеца Голвера разводит нарочно для северных зим. На пороге конюшни лежат большие мохнатые собаки, истыканные то ли ножами, то ли копьями. Их пасти в крови, они сопротивлялись ожесточенно и отчаянно.

Четыре мага отходят от конюшни и, не проронив ни слова, идут по улице дальше, словно зачарованные. Над их головами качается огромная птичья стая: волной вверх, ниткой вниз.

Деревня для этих мест небольшая – двенадцать дворов. Двенадцать распахнутых дверей. Жителей – около сорока. Подсчитать невозможно, потому что нельзя стоять и смотреть на изуродованные обгорелые тела. Они лежат грудами во дворике божемольни. Одно семейство гномов и много-много орков – взрослых, ребятишек и подлетков. У орков отрублены стопы. Жрец прибит копьем к каменному опояску того, что осталось от божемольни. Ее деревянная часть обвалилась и уже почти перестала дымить.

Запах жареного мяса лезет в нос, липко трогает кожу, заполоняет все вокруг, обволакивает мир и Миры, а потом поднимается до самого порога Божини. В глазах рябит от розово-красно-черных тел с пригоревшими обрывками одежды.

Бивилка, часто сглатывая, отступает из дворика обратно на улицу, слепо шарит по сторонам руками, пока не натыкается на плетень, а потом начинает бездумно двигаться вдоль него.

Шадека одолевает сухой кашель, он трет горло, задевает ремень бузуки. Она заунывно побренькивает.

Дорал, морщась и тихонько бормоча, обходит дворик. Между его ладонями висит клок сизой мглы с подвижными синими щупальцами. Они пробуют воздух, как змеиные языки, словно пытаются что-то найти и не могут.

Гасталла шумно выдыхает, идет вслед за Бивилкой. Она ушла уже на два десятка шагов вдоль плетня и продолжает двигаться по кругу, обходя божемольнин дворик. Некромант кладет руку на плечо магички, и она останавливается, оборачивается, тупо смотрит на его большую ладонь с узловатыми длинными пальцами. Он что-то говорит вполголоса, и из глаз Бивилки понемногу уходит безуминка, она часто моргает и несколько раз кивает. К тому вздоху, как Шадек и Дорал выходят со двора, Бивилка начинает тихо всхлипывать, вцепившись в руку некроманта на своем плече. Шадек ворчит, разворачивает магичку к себе, и она утыкается ему в грудь. Бузука снова жалобно бренчит.

Гасталла кивает и, скупо бросив «Скоро вернусь», уходит по дороге в сторону конюшни. Шадек провожает его задумчивым взглядом.

– Надо же. С виду такой мрачный – а как воодушевленно смотрит в будущее.