– А что так?

– Люди венчаются, чтоб на земле и на небесах не разлучаться, а ты…

– Что? Не подхожу?

– Да, наверно, не пустят коммунистов на небеса. Видно, другая для них шкатулка у Бога.

– А ты, выходит, прямо в рай?

– Вряд ли…

– А ты старайся, Маруся, старайся… Может, твой Бог твои старания и оценит…

И пошел из кухни. Маруся так у стола и осталась. Борщ холодный нетронутый в кастрюлю вылила, намысто проверила – на месте. Вздохнула.

– Что мне стараться, – прошептала.

Из коридора – шум. Вышла. Лешка Юрчика одел, шарфиком шею обматывает.

– И куда это по темноте?

– Баба Ганя звонила. Сильно просила Юрчика к себе, – Лешка ей. И в глаза не смотрит.

– Подождите! – крутнулась. – Бабе Гане гостинчик соберу.

– У меня есть гостинец для бабушки! – похвалился Юрчик и показал «Кара-кум».

– Есть у нее все. Абсолютно все есть, как у тебя, – процедил Лешка Марусе и открыл дверь в морозную ночь.

Когда вел сына через двор к калитке, под окно зыркнул.

– Ого! Смотри, сынок! Та девка, что конфету принесла, верно, сапоги сорок второго размера обувает!

– Наверное, Лариска Барбулячка, – серьезно ответил Юрчик. – В школе все время дергает меня за рукав.

Баба Ганя обрадовалась безгранично, хоть и не звонила сыну.

– Наконец про мать вспомнил, – проворчала.

Лешка отвел сына в гостиную, зазвал мать на кухню и сказал:

– Объясняю ситуацию. Я завтра с самого утра в район еду. Дня на три-четыре. Юрчик у тебя будет.

– А Маруся?

– Заболела.

– Господи!

– Да не «Господи»! Ты, мама, внимательно меня слушай. Чтобы к Марусе не ходила. И не звонила.

– Господи! Что случилось?

– Ничего не случилось. Время я ей дал – три дня. Пусть подумает.

– А если ей плохо станет? Сам же говоришь – болеет. И никого рядом. Как-то оно…

– У Маруси, мама, болезнь особенная. На здоровье не отражается. Наоборот.

– Господи! – совсем перепугалась баба Ганя. – Да что там у вас?

– У нас, мама, – все класс! Ты в наши дела не лезь. Дали тебе внука – радуйся. А если не нравится, возьму его с собой. В командировку.

– Разве это дело, хлопца по чужим углам таскать? Хорошо. Поезжай. Не пойду. Звонить не буду. – Задумалась. – А если Юрчик позвонить захочет? Или домой сбегать?

– Займи его чем хочешь. Или скажи, что Маруся со мной поехала.

– Так не ездила она за тобой никогда.

– То-то и оно! – побелел Лешка. – А теперь будет.

Пошел с сыном попрощаться. Ганя следом.

– Сынок! А если Маруся сама из хаты выйдет? И будет баба для внука брехухой!

– Не выйдет, – заверил, словно гвоздь вбил.

Юрчика подхватил:

– У бабушки несколько дней побудешь, а мы с мамой в район поедем. Хорошо?

– Хорошо, – ответил сонный Юрчик. – Гостинцев привезете?

– А как же!

Лешка оставил сына у матери, вышел на улицу – ох и холодина. До костей пробирает, а снега все равно мало. Хоть бы озимые до весны не вымерзли.

Стоит посреди улицы, не несут ноги в хату. Он – про озимые, а в голове – Маруся и «Кара-кум» тот проклятый.

– О! Председатель! Хорошо, что я тебя встретил, – бредет к нему дед Нечай.

Снова набрался? Точно.

– Чего тебе, дед? – спрашивает Лешка. – Иди в хату, а то еще упадешь посреди улицы и замерзнешь.

– Председатель! Нет на тебя Сталина!

– Что ты, дед, несешь?

– А ты сам посмотри! – пальцем в сторону библиотеки показывает. – Солнце село, куры уснули, а в библиотеке кто-то электричество впустую тратит. Непорядок! Был бы Сталин, тебя бы уже расстреляли.

– Иди спать, дед, а то я сейчас сам тебя расстреляю. Без Сталина! – дернулся Лешка.

Дед Нечай – руки вверх, мол, сдаюсь без боя!

– Домой проводить? – вздохнул Лешка.

– Да я еще ого-го… – заверил дед и поплелся к своей хате.

Лешка проводил его взглядом. Обернулся к библиотеке. «Второй раз сюда иду. И опять не за книгами!» – горько усмехнулся мысленно.

Библиотекарша сидела у стола, листала новый журнал про моду и мечтала. Э-эх! Золотое времечко было, когда Поперек в ракитнянском колхозе председательствовал. Вот если бы так обернулось и его снова сюда закинули. Тогда бы Татьянка свое взяла! Тогда б она любые желанья Поперека исполняла, а он бы ей за это… В журнал глянула. Да, например, шубу попросила бы. Кроличью. Или – на курорт. Или – в шубе кроличьей да на курорт.

У порога – шум. Библиотекарша закрыла журнал, на дверь с опаской – кого принесло? Закрыто! Библиотека до семи работает, а теперь уже… На часы глянула. Ничего себе! Заработалась до предела. Если бы не немец, давно бы дома была.

– Татьяна? – Лешка зашел в библиотеку, даже не поздоровался. «Быдло колхозное!» – мысленно огрызнулась библиотекарша и в очередной раз пожалела, что Поперека нет рядом.

– Закрыто уже, – осторожно так. – Домой вот собираюсь…

– Сюда иди! – Лешка стоял у открытой двери. Закрывать ее и не собирался.

Татьянка присмотрелась к лицу председателя – черное! Словно у вояки, что махал-махал саблей, всех врагов положил, но и всех друзей потерял, и так ему теперь горько и больно, потому что и отомстить за друзей погибших уже не может, – нет врагов, только мрачное, как смерть, одиночество.

Библиотекарше вдруг стало страшно. «Порешит меня сейчас и все! – испугалась. – А что? Ему все с рук сойдет. Председатель, член партии… Скажет, что не он, и никто не придерется… А я давно ему поперек горла. Оговорила Маруську, а он теперь и бесится. Убьет. Точно убьет».

– Ле…шенька… Товарищ председатель… – забормотала. – Только не убивай! Ну, сбрехала… Сбрехала про твою Маруську… И Степу моего. Что хочешь делай. Можешь меня того… изнасиловать. Или по согласованию сторон… Я не против. Я такое умею… Тебе понравится! Только не убивай. Ну брехуха я, брехуха! Из-за такого не убивают.

– Заткнись! И сюда иди, – повторил Лешка тихо и грозно.

Татьянка от страха закрыла рот рукой и на ватных ногах подошла к председателю.

– Слушай и не перебивай, – продолжил Лешка таким же мрачным тихим голосом. – Закрывай эту канитель… Бегом домой. Немцу скажешь такое: председатель, мол, в командировку поехал, Юрку к матери отправил, а Марусю в погреб… бросил… в кухне под полом… Все поняла?

Татьянка испугалась еще больше. Онемела.