10 февраля Поль получил вызов во Дворец правосудия. Одиннадцать пунктов предъявленных ему претензий были изложены в письменном виде, к ним прилагалось медицинское заключение. Ему вменялись в вину пьянство и жестокость по отношению к супруге, что подтверждалось его собственными признаниями в письме от 20 января. О Рембо ничего не было сказано.

Для Верлена это была катастрофа, и он рыдал не переставая. Г-жа Верлен мягко убеждала его, что все еще поправимо, только он должен собрать для этого всю свою волю и добиться того, чтобы Рембо оставил его в покое. Поль пообещал сделать все возможное.

Но это было ужасно. Рембо высказал Верлену в лицо все, что только мог придумать оскорбительного и унизительного, что он всего лишь безвольная марионетка в руках жены, а тесть обращается с ним, как с мальчишкой. Если Моте гонят его — что ж, он уйдет, но тогда между ним и Верленом все кончено. В любом случае в Шарлевиль он не вернется.

В это время г-жа Рембо получила анонимное письмо, в котором ее извещали о жизни, которую вел ее сын в Париже, его выходках и позорном поведении. Пора было возвращать его домой. Такой поворот дела был настолько на руку Верлену, что можно заподозрить его в авторстве этого письма; возможно, что он не писал его, а лишь попросил кого-то написать. Артюр же получил приказ о немедленном возвращении домой. Ситуация обострялась.

В конце концов компромисс был найден: Рембо уедет из Парижа и остановится в Аррасе у кого-нибудь из знакомых, где будет жить на деньги Верлена, но лишь до тех пор, пока Матильда не вернется домой. Тогда Рембо тайно снова приедет в Париж.

Верлен написал в Перигё, что ему удалось уладить дело.

15 марта Матильда была дома. Поль выглядел совершенно счастливым — да так оно и было. Казалось, арденнский демон больше не нарушит их покой.

Когда Верлен вернулся на улицу Николе, он был неприятно удивлен, что кто-то (скорее всего, г-н Моте) пытался вскрыть ящик с его бумагами: на замке были царапины. Однако у Поля хватило ума промолчать.

Немногим позже Рембо, который не получал от друга никаких известий, истратил все имеющиеся у него деньги и вынужден был с повинной головой и ненавистью в душе возвращаться домой. Он потерпел поражение, его план провалился, а геройство ни к чему не привело. Он повержен в прах, но Матильде Моте придется дорого заплатить за его унижение. Очень дорого.

Оставим Рембо предаваться своей ненависти или прогуливаться с Делаэ, как прежде, или писать стихи и прозу (которая не сохранилась; тогда же он начал работать над сборником «Никчемные исследования»[210]). Дела дома шли из рук вон плохо: брат Фредерик все ещё был в армии, и «мамаша Ремб» не переставала честить обоих сыновей, которые выросли сущими оболтусами. Она постоянно укоряла Артюра за то, что тот целыми днями только и делает, что марает лист за листом.

— Это ведь никому не нужно!

— Ничего не поделаешь, — отвечал Рембо. — Раз пишу, значит, НАДО!

В это время Верлен был на вершине счастья, вновь обретя мир и покой. Он больше не напивался и возвращался домой точно к ужину. Г-н Моте тактично оставался в Перигё. Иногда Верлен пропускал стаканчик в компании Форена, но никогда не переступал грань. Однажды он признался жене: «Когда я играю с черной кошечкой (Форен), я добрый, потому что она ласковая; но когда я играю с белой кошечкой (Рембо), я становлюсь злым, потому что она жестока». Что это было, шутка? Да. он смеялся над собой.

О раздельном проживании и разделе имущества больше не было и речи. Поль и Матильда спрашивали друг друга, как они могли до этого дойти.

Но иногда Верлен уединялся в каком-нибудь кафе и тайком писал Рембо смиренные и осторожные письма: «Всякие Юдифи и Шарлотты[211] на тебя злы, и даже очень». Когда он осмелился заикнуться Рембо о работе, тот ответил ему очередной грубостью: «Я даже думать не хочу о работе. Черт побери (повторяется восемь раз)!»

Все письма Рембо приходили на адрес матери Верлена. Чем больше Рембо злится, тем больше Верлен, как настоящий мазохист, пресмыкается. «Маленький мальчик, — пишет он с удовольствием, — понимает, что его справедливо отшлепали; „трусливая жаба“ присмирела», — и далее в том же духе. Затем, сначала осторожно, потом более настойчиво, он говорит о главном: «Но когда же, черт возьми, мы вступим на этот крестный путь, а?»

А пока Гаврош (Форен) перевозил его «барахло» с улицы «Камп»: «Наконец-то тобой занимаются, тебя желают. До скорой встречи! Она обязательно случится, тут ли, там ли, но случится. Мы все твои».

В апреле пришлось приложить значительные усилия, чтобы утихомирить изгнанника: «Конечно, мы встретимся снова. Когда? — Подожди немного! Тяжкая необходимость!.. После того как я с таким трудом сохранил свой брак, я должен быть очень осторожным и больше проводить времени дома, чтобы никто ничего не заподозрил».

Судя по всему, последнее письмо Верлена было отправлено немногим раньше столь желанного приезда Артюра, потому что в нем обсуждается дата этого события: «Тогда до субботы, около семи часов, как всегда. Кстати, изыщи возможность написать мне в удобное время… Завтра, надеюсь, смогу тебе сообщить, что наконец получил работу (секретарь в страховом обществе)». Действительно, стараниями матери Верлену удалось устроиться в компанию «Ллойд бельж».

Остальная часть письма содержит смутные угрозы в адрес г-на Моте: «Мы замышляем против одного человека, ты потом узнаешь, кто это, забавную мстю (sic). Как только ты вернешься, будут происходить разные жестокости, лишь бы только ты развеселился. Речь идет об одном господине, который посодействовал тому, что ты провел три месяца в Арденнах, а я — полгода в дерьме. Короче, сам увидишь!» Дальше он уточняет: «Планы эти, кстати, если ты их реализуешь, принесут нам пользу, потому что одна важная персона в Мадриде в них заинтересована — поэтому security very good!».

Здесь Верлен намекает на курьезную личность, некоего г-на де Тунанса, бывшего поверенного из Перигё, который, совершив путешествие в Южную Америку, объявил себя королем Араукании и Патагонии. В Мадридском кафе этот деятель раздавал дворянские титулы и королевские награды, набирал добровольцев среди бывших коммунаров и жителей Эльзаса и Лотарингии с целью заселения своих земель, а также подыскивал себе королеву[212].

Месть г-ну Моте, как видим, должна была принять вид розыгрыша.

План, который подготовил Верлен, циничен и предельно ясен: «Пиши мне к Гаврошу и рассказывай, что я должен делать, как должна быть устроена та жизнь, которую ты хочешь вести вместе со мной, о радостях, муках, лицемерии, цинизме, которые нам понадобятся; я весь твой, весь ты — знай это!»