Но что печки топятся – это было хорошо. Смоленское войско входило в городок вместе с обозом и лошадьми, часть распряженных саней волокли люди. На шум то из одного двора, то из другого выглядывали жители, но тут же, увидев совсем близко чужих людей в шлемах, испуганно ахали и прятались. Но запереть двери не удавалось: Зимобор велел быстро занести раненых в тепло и перевязывать, пока те, потеряв много крови, не застыли на холоде.

Захлопали двери: смоляне входили в дома, требовали света, воды и полотна для перевязок. Затаившиеся дворы поднялись: почти нигде верхневражцы не спали, зная, что сегодня ночью решается их судьба, везде горели лучины, освещая испуганные лица – в основном женщин и детей. Все мужчины, способные носить оружие, от подростков до пожилых, ушли с Окладой и Кривцом в метель, и никто не знал, где они теперь и что с ними.

Городок был не так уж велик. Еще пока в ворота втягивались последние сани обоза, Зимобор прошел его насквозь и уперся в двор Оклады – самый большой и богатый, с несколькими хозяйственными постройками и настоящим теремом на подклете. Здесь тоже почти никого не было, только женщины и старики жались по углам, не помня себя от страха, оттого что вместо хозяев-защитников из ночной битвы к ним пришли чужаки-захватчики. Женщины ударились в крик и плач. Все помещения двора быстро осветились: Зимобор велел располагаться на отдых, перевязывать раны, топить печи.

У ворот оставался десяток Достояна. Зимобор велел отнести им горячей воды с медом, наскоро разведенной, хлеба и кое-какой еды, найденной в хозяйских кладовых.

– Быстро отдыхайте, грейтесь, ешьте – скоро пойдете Достояна менять! – велел он Судимиру. – Своих не успеешь собрать – бери кто попадется, лишь бы здоровые были.

Всю ночь Зимобор, воеводы и десятники ходили из избы в избу, со двора во двор, пересчитывая своих людей. Из тех избенок, где вчера ночевали, перевезли остававшихся там раненых и Ведогу, вместе со всеми брошенными там вещами. Теперь вся дружина Зимобора и все ее имущество оказались в городе, ворота снова закрыли. Отдохнувшие кмети наконец сменили измотанных людей Достояна, и Коньша, так отличившийся этой ночью, уснул сидя на полу в сенях Окладиного двора – наклонился поправить сапог и упал. Но теперь у него было время поспать. Можно было ждать утра, чтобы оценить наконец, что же дала эта странная битва в метели.

* * *

Зимобор ждал, что разбежавшиеся хозяева скоро дадут о себе знать, и не ошибся. Оказавшись снаружи, под запертыми воротами собственного города, верхневражцы попали в гораздо худшее положение, чем пришельцы. У смолян, по крайней мере, был при себе обоз и припасы. У верхневражцев не было ничего, кроме уцелевшего оружия, нечем было ни перевязать раны, ни перекусить. К тому же в городе оставались все их родичи. Кривец был не так глуп, чтобы брать приступом собственный город: он понимал, что при первой же попытке увидит на стене свою жену и сыновей с ножами у горла.

Поэтому уже к полудню, когда рассвело и метель наконец улеглась, около ворот появился десяток мужиков во главе с Кривцом. С собой он привел уцелевших старейшин, а ратники ждали в тех же избенках, брошенных захватчиками.

– Где князь Зимобор? – закричал Кривец, размахивая зеленой еловой лапой. – Позовите, хочу с ним говорить!

– А кто такой хочет с ним говорить? – через вершины частокола просунулась голова Ранослава.

Причем на этой голове отсвечивал шлем восточной работы, еще вчера принадлежавший Окладе. Как добыча, он достался Зимобору, но оказался ему велик, и князь подарил его Ранославу, у которого голова была подходящего размера.

Увидев хорошо знакомый шлем, Кривец вздрогнул. Он не знал, где его брат, а тело, занесенное снегом, еще не обнаружили.

– Я – Кривец, сын Дорогуни… – отозвался он, не сводя глаз с шлема, будто надеялся, что под ним обнаружится-таки не это чужое, молодое и нахальное, а хорошо знакомое суровое лицо с рыжей бородой. У самого Кривца борода тоже была рыжей, а правый глаз был стянут книзу старым шрамом и полуприкрыт, откуда и прозвище. – А брат мой, Оклада, боярин… Он у вас?

– Он у Марены. Наш князь убил его в честном поединке, а это – добыча, мне подаренная! – Ранослав горделиво постучал пальцем по шлему. – Ты с чем пришел-то, Кривец? А то я для всякой ерунды князюшку будить не буду, и так с ног сбился, всю ночь за вами, беспутными, гоняючись.

– Так… Мира просим… – произнес Кривец то, с чем старосты его послали, а сам лихорадочно думал, не следует ли ему запросить виру за брата, чтобы не уронить чести рода.

– Мира – это хорошо! Давно бы так! – одобрил Ранослав. – Хотите – заходите, разговаривать будем.

Старейшин во главе с Кривцом впустили в город, причем Ранослав усердно кланялся, изображая радушного хозяина, призывал не стесняться и чувствовать себя как дома. Парень дурачился, чтобы не заснуть на ходу, потому что со вчерашнего ему удалось поспать всего пару часов.

По пути к Окладиному двору верхневражцы то и дело натыкались на сани с поклажей, на лошадей, привязанных прямо у ворот. Везде были чужие люди, и небольшой городок напоминал муравейник. Прямо на улице горели костры, где грелись вои, над этими же кострами висели большие черные котлы с кашей, и можно было не сомневаться, что крупа и зерно для каши взяты из местных кладовок. На улице и во дворах везде краснели пятна замерзшей крови от зарезанной скотины и птицы, но старосты вздрагивали и дергались в сторону своих собственных дворов – первым делом на ум приходило, что здесь погибла не Буренка, а сын родной. Хотя и Буренку ой как жалко! Верхневражье превратилось в чужой воинский стан, и они, хозяева, своими руками ставившие эти дворы, сейчас были здесь гостями.

Пока шли, отправленный вперед отрок разбудил князя. Зимобор уже ждал в клети, торопливо умывшись и расчесав пятерней кудри.

– Рановато они, – сказал он отроку, который поставил перед ним миску теплой каши с обрывками куриного мяса (резать как следует было некогда, и неведомый дружинный повар то ли порубил тушку боевым топором, то ли просто порвал руками). – Я думал, целый день теперь по лесам будут бегать, пока до переговоров дозреют.

– В такой холод много не набегаешься, – сказал Радоня. – Чай, не лето. Домой-то хочется.

– Ой, а мне как домой хочется! – мечтательно протянул с края полатей Желанич. – У меня там небось уже сын родился, а я тут…

– Пока из такой дали добредем, твой малой уже ходить научится! – буркнул Хвощ. – Нам отсюда еще на Угру идти… если князь не передумал.

– Слушай! – С полатей свесилась голова Братилы. – А Угра – это не потому, что на ней угры живут?

– Откуда ж они тут возьмутся?

– Ну, племя кочевое – могли и забрести как-нибудь…

В сенях послышался скрип дверей, топот ног и шуршание многочисленных кожухов. Жилята и Хвощ мигом вскочили, приняли бодрый и грозный вид, схватили копья и встали по обе стороны сидящего за столом Зимобора. Зимобор отложил ложку, отодвинул миску с остатками каши и грозно сдвинул брови. Коньша, продирая глаза, хмыкнул из угла, Радоня показал ему кулак.