бы я был поглощен перетягиванием каната между своими двумя руками, забыв, что обе руки принадлежат мне. Препятствий для спонтанности не остается, если увидеть, что в попытках нет необходимости. Как мы видели, обнаружение того, что как произвольные, так и непроизвольные аспекты ума одинаково спонтанны, тотчас уничтожает фиксированный дуализм между умом и миром, познающим и познаваемым. Новый мир, в котором я оказываюсь, обладает необычайной прозрачностью или свободой от преград, из-за чего кажется, будто я каким-то образом превратился в пустое пространство, в котором все происходит.

Это и есть смысл частого утверждение о том, что «все существа пребывают в нирване с самого начала», что «всякий дуализм есть ложное воображение», что «обычный ум есть Дао» и поэтому бессмысленно пытаться прийти в согласие с ним. Как говорится в «Чжэн дао Гэ»,

Как пустое небо, оно не имеет границ,

Но оно прямо здесь, всегда глубокое и чистое.

Когда ты ищешь его, ты не можешь его увидеть.

Ты не можешь его ухватить,

Но не можешь и потерять.

Не имея возможности получить его, ты его получаешь.

Когда ты молчишь, оно говорит;

Когда ты говоришь, оно молчит.

Великие ворота распахнуты для подаяния милостыни,

И нет толпы, которая бы преграждала путь. (34) [h]

Именно увидев это, в момент своего сатори, Хакуин воскликнул: «Как чудесно! Как чудесно! Нет рождений и смертей, от которых нужно убегать, и нет никакого высшего знания, к которому нужно стремиться!» [143] Или, как говорил Сянъянь,

В один миг я забыл все, что знал!

В искусственной дисциплине нет смысла,

Ибо, как бы я ни перемещался, я являю древний Путь. [144] [i]

Как ни парадоксально, нет ничего более искусственного, чем идея об искусственности. Как бы вы ни пытались, пойти против спонтанного Дао так же невозможно, как жить в какое-то другое время или в другом месте, чем сейчас. Когда монах спросил у Банкэя, что тот думает о самодисциплине как средстве достижения сатори, мастер сказал: «Сатори противопоставляется смятению. Поскольку каждый человек есть сущность Будды, [в действительности] смятения нет. Чего тогда ты собираешься достичь с помощью сатори?» [145]

Таким образом, увидев, что невозможно отклониться от Дао, становишься подобным описанному у Сюаньцзюэ «беспечному» человеку, который:

Не избегает ложных мыслей и не ищет истинных,

Потому что неведение – это в действительности природа Будды,

И это иллюзорное, изменчивое, пустое тело – это Дхармакая. [146]

Вы прекращаете попытки поступать спонтанно, увидев, что никакие попытки не нужны, и как раз в этот момент это может произойти. Мастера дзэн часто вызывают это состояние, уклоняясь от ответа и затем, когда вопрошающий разворачивается, чтобы уйти, внезапно окликая его по имени. Когда тот естественным образом отвечает: «Да?» – мастер восклицает: «Вот!»

Западному читателю может показаться, что все это своего рода пантеизм, попытка разрешить конфликт, утверждая, что «все есть Бог». Но с точки зрения дзэн это далеко от истинной естественности, поскольку здесь вовлечена искусственная концепция – «все есть Бог» или «все есть Дао». Дзэн устраняет эту концепцию, показывая, что она такая же необязательная, как и любая другая. Спонтанная жизнь не зависит от повторения мыслей или аффирмаций. Она будет такой, когда человек увидит, что в подобных средствах нет необходимости. Дзэн описывает все средства и методы для осознания Дао как «ноги змеи» – совершенно ненужные придатки.

Логику, конечно, покажется, что точка, к которой мы пришли, – это чистая бессмыслица, – какой она в определенном смысле и является. С буддийской точки зрения сама реальность не имеет смысла, поскольку она не является знаком, указывающим на что-то, отличное от нее. Прийти к реальности, к «таковости», – значит выйти за пределы кармы, за пределы взаимовытекающих действий, и войти в жизнь, не имеющую никаких целей. Но как для дзэн, так и для даосизма это и есть жизнь Вселенной, завершенная в каждом мгновении и не требующая никаких оправдывающих запредельных целей. Двустишие из «Дзэнрин кусю» говорит:

Если не веришь, просто посмотри на сентябрь, посмотри на октябрь!

Желтые листья падают, падают, чтобы покрыть гору и реку. [j]

Видеть это – значит быть как два друга, о которых говорится в другом двустишии из «Дзэнрин кусю»:

Встречаясь, они смеются, смеются —

Роща, много опавших листьев! [k]

Для даосской ментальности бесцельная, пустая жизнь не означает чего-то угнетающего. Напротив, она означает свободу бесцельно блуждающих облаков и горных ручьев, цветов в недоступных ущельях, красоту которых все равно никто не увидит, и морского прибоя, вечно омывающего песок.

Кроме того, опыт дзэн – это скорее заключение, чем предпосылка. Он никогда не используется как первый шаг в цепочке этических или метафизических рассуждений, поскольку заключения не выводятся из него, а приводят к нему. Подобно Блаженному Видению в христианстве, это «то, выше чего ничего нет» – истинная цель человека, а не нечто, что должно использоваться для достижения каких-то других целей. Философам непросто признать существование точки, где мышление – подобно варке яйца – должно прекратиться. Пытаться сформулировать опыт дзэн как предположение – «все есть Дао» – и затем выводить из этого заключения – значит совершенно его не понять. Подобно Распятию, это «камень преткновения для евреев [моралистов] и глупость для греков [логиков]»[147]. Утверждение «все есть Дао» приближается к истине, но когда она уже совсем близко, слова превращаются в бессмыслицу. Ибо здесь мы подходим к пределу, где слова рушатся, поскольку они всегда предполагают скрытый за ними смысл – а теперь больше не остается скрытого смысла.

Дзэн не допускает ошибки использования переживания «единой Таковости всех вещей» как предпосылки для этики вселенского братства. Напротив, Юаньу говорит:

Если ты настоящий человек, то ты всегда можешь увести у фермера вола или отобрать еду у голодающего. [148] [l]

Это всего лишь значит, что дзэн стоит вне этической точки зрения, соображения которой основаны не на самой реальности, а на человеческом соглашении. Когда мы пытаемся ее универсализировать или абсолютизировать, этическая точка зрения делает существование невозможным, потому что мы не можем прожить и дня, не разрушив жизнь какого-нибудь другого существа.

Если мы предположим, что дзэн выполняет такую же функцию, как религия на Западе, то нам, естественно, захочется найти какую-то логическую связь между его центральным переживанием и улучшением человеческих отношений. Но это все равно что ставить телегу впереди лошади. Суть скорее в том, что подобное переживание или