Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько раз я выключалась из потока музыки и взглядывала на Маришу. Она сидела, словно оцепенев. Почувствовав мой взгляд, она придвинулась поближе, насколько позволяли наши обитые бархатом кресла с ручками, взяла меня за руку.
– Как-то тревожно, мам… – прошептала Мариша.
Я кивнула, не уточняя, отчего именно, и не сообщая ей, что уж мне-то как тревожно от Алёшиного сегодняшнего состояния, которое точно понимали в зале двое – я и Алёшина жена.
На поклоне Алёша посмотрел в мою сторону, улыбнулся, закусив губу. Я не поняла этой улыбки, незаметно оглянулась на Вику, я видела, где она сидит. Вика тоже смотрела на меня. Мы опять встретились глазами. Я первой отвернулась. На чем мне настаивать в этом поединке? На своем праве любить и быть любимой?
В Москве давно не бывает звездных ночей. И редко-редко, в самые ясные дни можно увидеть несколько ярких звезд. Мы шли пешком до Баррикадной и все время перед собой видели звездочку. А потом она покачалась-покачалась и пропала, и мы поняли, что это был лишь спутник.
– Поедем летом в горы, да, мам? Там много звезд… – Мариша пыталась идти со мной за руку. – Я что-то так взрослеть не хочу… Почувствовала недавно.
– Это пройдет. В горы поедем обязательно. Только я в середине осени не верю, что когда-нибудь будет лето. Даже в качестве мечты.
– Ну, мам… На тебя тоже произвел впечатление концерт, да? Я вообще не думала, что органная музыка может быть такой неформальной. Как будто лично ко мне имеет отношение.
Я промолчала. Я не могла больше обманывать Маришу, а говорить приблизительную правду я не хотела.
Алёша стоял спиной к реке. Мы пришли в парк, долго гуляли. Неожиданно надолго установилась такая ясная, прохладная, но безветренная погода. День, другой, неделя, вторая… Встаешь – а в окне ясное, густо-синее небо, какого не бывает осенью, ни облачка, золотые, красные кроны деревьев. Как будто все замерло в ожидании чего-то важного, что никак не произойдет.
Я достала телефон и сфотографировала Алёшу.
– Можешь чуть ближе к дереву встать?
– Оля…
– Пожалуйста. Очень красивый кадр.
На память, хотела добавить я, но не стала.
– Оля, я должен поговорить с тобой…
– Конечно. – Я подошла к нему поближе и провела по волосам. – Ну, как ты живешь?
– Видишь, я попробовал неделю провести без тебя. Решил себя проверить.
– И как?
– Плохо. Никак. Мне без тебя… Я вчера, когда вышел на сцену, просто посмотрел в зал, а увидел одну тебя. И сразу все внутри встало на свое место. А сегодня ночью мне приснилось, что я иду по темному городу – много машин, людей, все куда-то едут, спешат, толкаются, а я иду пешком на концерт и никак не могу прийти. Не знаю, как доехать. Ничего не понимаю во сне. И такой ужас у меня был… Как будто я не управляюсь со своим сознанием… Странный сон… Оля…
– Да?
– Я тебя люблю.
– Хорошо, – кивнула я и, не оборачиваясь, пошла прочь.
Я теперь знала, что у меня никогда не будет сказочного домика, из окна которого я стала бы смотреть на закаты, на поле и сад. Я знала, что в этом доме никогда не будет жить Алёша и наш ребенок. Я знала, что у меня не будет этого ребенка.
Я знала, что я никогда больше не увижу Алёшу. Я шла, чувствуя на себе его взгляд, и не оборачивалась. Я шла домой, у меня есть дом, где меня ждет мой ребенок, мой человек, которого я сама родила, сама вырастила и приручила. Когда она уйдет от меня, тогда уйдет, а пока я ей нужна, я буду рядом.
Алёша – тоже мой человек. Это знаю я, это знает он. Но ничего поделать мы не можем. Поэтому сейчас он стоит на том месте, где я сейчас в последний раз обняла его, и смотрит мне вслед, и не догоняет меня. Он вернется домой, к семье, к Вике и Лёне, который привык считать Алёшу своим отцом.
Надеюсь, что пережитые эмоции помогут Алёше еще лучше играть. Не помешают – помогут.
Я не смогла бы жить с ним, зная, что каждый день Вика встает в пустом доме и плачет. Или не плачет. Проклинает меня, ждет его обратно. Или просто ходит молча, стирая пыль с его вещей, которые он не забрал. А я в это время упиваюсь своей любовью. Нет, не смогла бы.
Алёша меня все-таки догнал, уже у самой остановки.
– Давай хотя бы я отвезу тебя.
– Нет.
– Оля…
– Ты же мой человек, Алёша, и я – твой человек. Это никуда не денется и не изменится. Ни ты, ни я не можем поступить по-другому. Правда? Я буду приходить на твои концерты и садиться так, чтобы ты меня видел. И все. Ничего другого у нас не будет. Обманывать всех невозможно. По обломкам идти тоже невозможно.
Алёша молча слушал. Мимо на самокате промчалась крохотная девочка, лет трех, за ней бежала пожилая женщина. Мы с Алёшей посмотрели друг на друга, думая об одном и том же.
– Нет… – покачала я головой.
– Но почему?
– Давай поговорим об этом весной.
– Весной?
– Да. Я приду к тебе на концерт, ты сыграешь что-то такое, что меня убедит в том, что я неправа. А права наша любовь. А пока…
Мне очень хотелось прижаться щекой к его лицу, провести по волосам, подержать за руку. Но я не стала. Вовремя подошла маршрутка. Я села в нее, единственным пассажиром. Никто пока не уезжал из леса, день был прекрасный, все рвались провести еще хотя бы часок на последнем солнце, подышать чудесным свежим воздухом.
Странное у меня было чувство. Я знала, что это конец, что я сказала сейчас неправду, и вряд ли буду мучить себя и его и приходить на его концерты. И в то же время у меня было легкое, хорошее настроение. Так бывает, когда идешь-идешь по колдобинам и кочкам и наконец выходишь на гладкую, утоптанную дорогу. Наверное, это оттого, что я правильно поступила.
Маленький автобус, в котором я ехала, стал поворачивать налево, а я обернулась. Алёши на остановке уже не было. Значит, он не думал, что я, как в кино, выскочу из маршрутки, побегу к нему…
Я так и доехала почти до дома одна. За одну до моей остановки вошла бабушка или, возможно, прабабушка с внуком лет пяти. Внук чего-то хотел, добивался повторением одной фразы «Хочу-хочу-хочу…» А бабушка-прабабушка убеждала его:
– Хочется-перехочется-перетерпится…
Так они и разговаривали. Мальчик то принимался плакать, то уже сам смеялся, бил ногами сидения, принимался бить бабушку-прабабушку, а она, твердой рукой отводя его ножки, обутые в серебристые сапожки, без устали повторяла ему все ту же чудесную формулу «хочется-перехочется-перетерпится»… Мне даже стало интересно, из-за чего они так оба завелись. Ведь можно было ребенку объяснить – например, что это вредно, или можно сделать в другой раз, или еще как-то. Но оба упрямца стояли на своем. Я улыбнулась про себя. Роман в комиксах, прямо про меня…