составляющую, грозящую ускользнуть от невооруженного глаза. Даже несмотря на то, что поиски «криминального типа» обернулись компрометирующим скелетом в шкафу истории криминологии, эта дисциплина сохранила свою озабоченность тем, чтобы вывести преступление и преступников на свет. «Зримые улики: взгляд криминалистов на тело», недавняя выставка в Национальной библиотеке медицины, посвященная истории криминалистики, по словам директора библиотеки Дональда А. Б. Линдберга, ставила своей целью «вернуться в глубину Средневековья, чтобы показать, как медики по всему миру столетиями разрабатывали возможности заглянуть внутрь тела и обнаружить то, чего не увидеть нетренированному глазу без использования оборудования»[155]. В одной из рецензий на выставку также подчеркивается, что криминологи и их современное воплощение, судебно-медицинские эксперты, «стремятся сделать свои находки в максимальной степени наглядными»:

…так появились специальные камеры-микроскопы, сконструированные так, чтобы можно было сфотографировать мельчайшие частицы волоса или образца крови, тест на мышьяк, который выдает простой, читаемый результат (серебристый субстрат в стеклянной трубке), анализ отпечатка пальца и даже фотографирование места преступления – все то, что служит одновременно ключевым инструментом в расследовании и средством придания делу наглядности в суде[156].

Куратор Майкл Саппол так сформулировал обнажившуюся благодаря выставке идею: «Во всем этом очень много театрального. Эксперт, а вместе с ним и улики, выдвинуты на передний план»[157].

К 1930-м годам, когда Пырьев стал снимать свою картину, криминология в Советском Союзе после десятилетия буйного развития подверглась серьезной критике. История Государственного института по изучению преступника и преступности ярко иллюстрирует судьбу целой дисциплины[158]. Основанный в 1925 году при НКВД, институт оказался под ударом в 1929 году из-за своего фокуса на отдельных преступниках, а не на самом социальном явлении преступления и преступности. Как и криминологию в целом, институт обвинили в смешении уже устаревших, основанных на физиологии подходов к преступности с политически верным социально-экономическим[159]. К 1934 году институт был реорганизован в соответствии с резким сокращением числа допустимых областей криминологии, которые теперь ограничивались профилактикой преступлений, с одной стороны, и наказанием и исправлением преступников – с другой [Kowalski 2004: 306–307]. Между этими двумя близко очерченными областями разверзлась пропасть, внутри которой оказалось само ядро криминологической экспертизы, изучения и расследования, то есть все традиционные области криминологии. В период, когда, согласно официально одобренному изложению Горького, преступники становились все менее заметны в изменчивой толпе, а криминология потеряла свои авторитетные позиции, что не способствовало преодолению наступившего кризиса, фильм Пырьева фактически взял на себя классическую криминологическую задачу по выявлению врага. Чем оправдывается амбициозная криминологическая заявка режиссера на определение отличительных черт врага и создание его типичного портрета, который, сформировавшись в ходе фильма, научит советских граждан обнаруживать врагов в реальной жизни, несмотря на их «хитроумную маскировку»?

Поддельный «Партийный билет»: подмена фото, имен и личностей

Лучшее время, чем май 1936 года, для премьеры фильма «Партийный билет» нельзя было придумать – ведь тогда по всей стране проводилась кампания по «обмену партийных билетов». С 1933 года партия была в курсе плохого состояния своих архивов, но только в 1935 году запустила официальную кампанию для решения этой проблемы[160]. С 1931 по 1933 год членами партии стали 1,4 миллиона человек, партийные билеты раздавались в спешке и без должного учета [Getty 1985: 48]. Вдобавок из-за «большого количества… переезжавших с места на место в начале 1930-х годов в результате индустриализации партийные организации оказались неспособны вести учет фактических членов партии» [Getty 1985: 34]. Так как партийный билет давал владельцу множество серьезных преимуществ, вроде обеспечения особым рационом питания и одеждой, допуска в правительственные и партийные учреждения и даже иммунитета от ареста, проводимого гражданскими структурами, многие изо всех сил старались заполучить этот ценный документ, будь он подлинным или поддельным: «…приблизительно половина партийных билетов, проверенных в Ленинграде в 1935 году, были недействительными или фальшивыми» [Getty 1985: 33]. Шейла Фицпатрик считает:

Архивные данные свидетельствуют о том, что… черный рынок партийных билетов и других удостоверяющих личность документов имел огромные масштабы. <…> В 1920-1930-х годах процветала подпольная торговля пустыми бланками с шапками тех или иных учреждений и официальными печатями, а также фальшивыми удостоверениями всех видов – партийными и комсомольскими членскими билетами, профсоюзными билетами, трудовыми книжками, паспортами, разрешениями на жительство, справками из местных советов, подтверждающими личность или социальное положение, и т. д. [Fitzpatrick 2005: 270–272].

Эта относительная легкость в подделке доставляла особенно много проблем, учитывая огромную значимость бюрократического учета в то время: советское общество в 1930-е годы придавало большое значение грамотности и письменным данным, поэтому установление личности проводилось бюрократическими методами, с помощью документов вроде внутреннего паспорта, автобиографических свидетельств и трудовых записей [Alexo-poulos 1998: 778].

Пресса и внутренние партийные циркуляры предостерегали от того, чтобы уклонисты, «противники, враги и даже иностранные агенты» использовали преимущества, которые дает своему владельцу партийный билет [Getty 1985: 34]. Пытаясь избавиться от этих вредителей, в 1935 году партия начала кампанию по проверке своих членов; недовольство, вызванное ее результатами, легло в основу еще одной кампании, запущенной в начале 1936 года, в ходе которой планировалось заменить все старые партийные билеты на более солидные документы. Главной среди обеспечивающих безопасность характеристик нового партийного билета стала обязательная фотография. «К каждому партийному билету должна была быть приклеена фотография одного члена – в ином случае он становился недействительным»[161] [Getty 1985: 88].

В «Партийном билете» сконцентрирована нараставшая озабоченность вопросами идентичности, установления личности и ее подмены, принципиальная для первых десятилетий советского режима[162]. В частности, несоответствие между внешним обликом и характером и, следовательно, несоответствие между визуальным, текстуальным и политическим образами в этом фильме оказываются в центре его конфликта. Помимо прочего, фильм рассказывает о ловушках, которые современная преступность подготовила зрению. Главная героиня этой политической мелодрамы, верная молодая коммунистка Анна Куликова, не может и представить, что ее муж – враг народа, убийца и шпион, скрывающийся под чужим именем (Павел Куганов) и пользующийся ее репутацией как одним из своих прикрытий. Из-за неспособности разглядеть его настоящее лицо Анна теряет собственное: супруг крадет ее партийный билет и отдает его иностранной шпионке, которая с его помощью проникает в особо охраняемые здания. Сама того не зная, Анна вредит партии, тоже превращаясь в ее врага. В драматической кульминации картины партия предъявляет Анне ее переправленный партийный билет: раскрыв его, она в шоке обнаруживает там лицо другого человека – лицо шпионки прямо по соседству с собственным именем.

При виде кардинальных изменений в ее удостоверяющем личность документе лицо