Я скучаю, Винни. Страшно скучаю по ощущению твоей шелковистой кожи на своих ладонях, по твоему запаху, по выражению глаз, всегда чуть отрешённому. Скучаю по вкусу твоих губ… Скучаю по всему тому, что не могло сбыться. Знаю, как глупо сожалеть о несбывшемся, но всегда буду сожалеть. Не так горько, когда мечта не сбывается, горько, когда держал её в руках, но сам выпустил, как птицу!

Догадываюсь, что в твоей жизни ничего не изменилось с моим отъездом. В моей… Есть женщина и ребёнок, которые раздражают, но о которых я обязан заботиться. Есть работа, которая спасает, не давая мне погрязнуть в воспоминаниях. И есть ночи под звёздным крейским небом, полные их… Я по-прежнему принадлежу тебе, Винни, моя королева! Ты это знаешь».

Каждое слово, не щадя сердца, выжигало на нём руну отчаяния. Её величество стояла у окна и смотрела на заснеженный дворцовый двор, и письма уже не было перед глазами – оно догорало в камине, издавая тонкий аромат умирающей любви. Но слова… слова, которыми он ранил, сам того не желая, тлели, не желая обращаться в пепел. Она заставила себя не вспоминать об Атроне, когда он отбыл в Крей, нагрузила себя делами так, что к вечеру с трудом добиралась до постели и засыпала, едва коснувшись головой подушки. Она не закрылась в раковине дворца, трясясь над своим горем и отторгая любое общение, – инспектировала больницы, приюты и школы, отданные мужем под её опеку, посещала далёкие обители и провинциальные города, встречалась с людьми, выслушивала просьбы, жалобы, мольбы и просто слезливые истории… Спустя три года после рождения Аркея неожиданно обнаружила в себе способности целительницы – накрыла ладонью царапину на руке сына, а когда отняла – там ничего не было! Напугавшись, вызвала к себе мэтра Жужина. Обследовав её, Ожин отрицательно покачал головой:

– Ваше величество, это не целительские способности в том виде, в котором они известны большинству. В вас заговорила кровь Ласурингов!

Она непонимающе смотрела на него.

– Возможность исцелять наложением рук была дана богами первым правителям Тикрея, – пояснил мэтр, – общий с его величеством наследник династии смешал вашу кровь, однако организму нужно было время привыкнуть к произошедшим изменениям, вот почему способность лечить проявилась только сейчас. Мои поздравления, ваше величество!

С этого момента личного времени в жизни королевы стало ещё меньше.

Редьярд Третий почти не пользовал свой дар. Лишь два раза в год, во время Великих праздников, к нему выстраивались очереди страждущих – такое существовало правило, поскольку целительская сила короля, хоть и была велика, подпитывалась его собственным здоровьем. Рейвин удавалось залечивать только куда меньшие раны, исцелять простые болезни, и на её здоровье это, как тогда казалось, не сказывалось. Поэтому каждый день, кроме тех, когда она была в отъездах, перед четвёртыми воротами дворца выстраивалась череда людей, жаждущих помощи. Впрочем, когда она уезжала, очереди просто выстраивались на пути следования её кортежа.

Такое существование, несмотря на ужасную, выматывающую усталость, казалось королеве спокойным и размеренным. Ежедневное повторение одних и тех же действий и жёсткий протокол давали силы жить дальше, дарили иллюзию того, что всё если не хорошо, то по крайней мере правильно. Но на поверку толстый лёд её спокойствия, подобный тому, что сковывал узаморские реки почти до дна, оказался ледком начала осени: тонким, хрупким, в паутинке трещин, а письмо – камнем, легко его разбившим.

Пока она читала, перед глазами проносились не крейские улицы, залитые солнцем, а белые небеса Узамора, под которыми Атрон целовал и ласкал её. Небеса, молчаливо слушавшие клятвы влюблённых. Да, они с Ронни, несомненно, могли бы быть счастливы, если бы…

В камине стрельнуло полено, и королева, вздрогнув, без сил опустила голову на сложенные на высоком подоконнике руки. Если бы она могла позволить себе слабость умереть, она сделала бы это, едва экипаж с рю Воронном покинул вишенрогские улицы. Однако дочь Ульверта Моринга себе не принадлежала.

По плечам протянуло холодом. Она резко обернулась и увидела стоящего на пороге мужа.

В его взгляде сквозила растерянность – впервые он застал момент, когда она предавалась отчаянию, позабыв про ледяную суть северянки.

– Рейвин… – король чуть склонил голову.

Она присела в реверансе, надеясь, что слёзы не заметны на мокрых щеках.

– Муж мой…

– Если ты занята, я зайду позже, – неожиданно для себя сказал его величество.

– Всё нормально, благодарю вас, – улыбнулась королева, – я слушаю.

А из головы короля улетучились все вопросы, которые он собирался задать супруге. В эту минуту, освещённая только пламенем из камина, бледная, с бессильно опущенными руками, она казалась хрупкой, как хрусталь. Да, Редьярд прекрасно знал, что дух её крепок, будто истинный радужник! Этот самый дух всё время мешал ему видеть в ней женщину, но в ту минуту женщины в Рейвин было больше, чем королевы, чем уроженки Севера, чем кого бы то ни было.

В несколько шагов он пересёк комнату и обнял жену. За подбородок поднял к себе её маленькое лицо, большим пальцем стёр слёзы, спросил:

– Вас кто-нибудь обидел, моя королева?

От его прикосновений она вначале сжалась, как пойманная в силок птица, но ответила быстро и взглянула испуганно, а значит, говорила правду:

– Только судьба, ваше величество!

Будь Редьярд пьян, он бы мгновенно взъярился на подобное заявление, но, к сожалению, он был трезв. И мог подписаться под каждым её словом.

– Знаешь, что мне в тебе нравится, Рейв, – он смотрел ей в глаза, – твоя честность. Ты – отличный деловой партнёр!

Она невольно улыбнулась. Ему показалось, или королева прижалась к его груди теснее? Погнутой ветром розе нужен каркас, иначе она сломается…

Прикрыв веки, король потянулся к её губам. Привиделось, будто оба застряли между секундами, как мотыльки в паутине. Огонь не трещал, в коридоре не слышалось голосов придворных… Время только для двоих. Для них двоих.

Рейвин вскинула голову, как олениха, спугнутая звуком охотничьего рога. И ткнулась губами в его губы. Для неё счастье навсегда осталось за чертой прошлого, но крупицы тепла были доступны и сейчас. Доступны и… неожиданно желанны!

Король подхватил жену на руки и понёс в спальню. Обоим нужна была передышка. Оба не знали, будут назавтра вспоминать произошедшее с благодарностью или постараются не вспоминать вообще.

В эту ночь Редьярд Третий был ненасытен как всегда. И как никогда – нежен.

* * *

Его величество швырнул замученную ветчину не менее измученному ожиданием псу и довершил:

– Вот так у нас и получился Колька! Этакое дитя теплоты, возникшей между двумя чужими людьми в середине зимы. Как бы там ни было, за ту ночь я благодарен Пресветлой!

Он посмотрел на шута.

– Придумал уже, как сына назовёшь?