Ожидая появления хозяев, он приставил «Вепрь» к стене, достал сигарету, подкурил от коробка спичек, что лежали на столе. Разжигать печь, кипятить чай он не стал: не та ситуация, когда с хозяевами зимовья можно дружески поговорить за кружкой купчика. Наоборот, разговор предвещал быть серьезным и неизвестно, чем он закончится.

Не спеша, докуривая сигарету, Анатолий тщательно осматривал все вокруг, что было интересно глазам следопыта. Всевозможные мелочи, обеспечивающие быт и работу соболятника в тайге, не ускользали от его взгляда. Каким способом избушка срублена: в паз, чтобы стены не раздавило снегом; из чего были вытесана дверь и косяки – из одной широкой доски кедра, чтобы в морозы меньше сквозило; куда открывалась дверь: внутрь, чтобы разовая выпадка не завалила снаружи; две матки на потолке – опять же для прочности крыши. Хозяева зимовья, опираясь на опыт, кажется, предусмотрели все. Даже труба печи была выведена в стену. Ее колено имело новую, ранее не виданную Анатолием технологию. Оно было сварено из толстого железа, с плоской горизонтальной площадкой на изгибе. Вероятно, на эту плоскость ставили котелок с пищей или водой. Расчет и вес железа оправдывал затраты: толстостенное колено долго не прогорает, а пища или вода от прямого, с тягой пламени, огня нагреваются в несколько раз быстрее.

Закуривая вторую сигарету, Анатолий рассмотрел колено ближе: «Неплохо придумано!»

Жестяная печка имела свое неповторимое наследие. Она была в полтора раза длиннее, ниже и немного шире тех печурок, что делают жестянщики в промхозе. Вероятно, такая буржуйка имеет больший объем плоскости нагревания, соответственно, под посудой и в избушке остается больше тепла. Он прикинул пальцами длину, ширину и высоту буржуйки, мысленно запоминая размеры: «Надо себе такую же смастерить».

За наблюдениями не заметил, как потемнело на улице. Зимний вечер в горах наступает тогда, когда ты его ждешь меньше всего. Хозяева зимовья опаздывали, а могли и не прийти совсем. Пора возвращаться к себе на зимовье, пока видно лыжню. Ночевать в чужой закопушке Анатолий не собирался: неизвестно, как сложатся обстоятельства, когда придут незнакомцы. Лучше будет предупредить их запиской, а завтра утром вернуться сюда и обо всем поговорить.

Анатолий посмотрел по полочкам, ища бумагу и карандаш. Не нашел, а свой блокнот и карандаш не носил. «Значит, будем делать, как всегда», – подумал про себя он, взяв в руки новое, свежевыструганное правило на соболя. Резко потянув затвор карабина, Толик выдернул из патронника «карандаш» – патрон с полуоболочечной пулей со свинцовой головкой. Недолго думая написал на дощечке свинцом только одно слово: «Уходи!», положил ее на край стола, на видное место, а рядом поставил зеленый «карандаш».

Уверенный в своих действиях, он вышел на улицу, закрыл за собой дверь, замер, слушая тайгу. Чернота ночи уже улеглась в глубоких распадках. На фиолетовом небе загорелись первые мерцающие звезды: быть морозу. Деревья, засыпанные снежной ватой, насторожились в преддверии леденящего холода. Могильная тишина застила окружающий мир белогорья. В такую погоду далеко слышен шорох лыж идущего человека. Однако, как ни старался напрягать слух, не мог сказать о присутствии человека. И это настораживало его.

Анатолий показательно шумно бросил на снег лыжи, хотел идти, но вернулся. Он забыл подпереть дверь, как это надо по закону тайги: выставить еще один знак своего приоритета, как это делают хозяева территории, выселяя пришельца. Пусть видят, что он здесь главный. Недолго думая, взял полено, уже приставил его под углом к двери, но призадумался. В голову пришла другая, более интересная, мысль. Откинув полено в сторону, снял из-под стрехи чужие лыжи: так-то будет лучше. Просто приложив камуски под углом, довольно хлопнул рукавицами: «Вот вам замок!» Хотел пристегнуть ичиги к юксам, как вдруг присел в коленях. Страшная догадка сковала охотника. Еще не веря своим глазам, он прыгнул назад, под навес, застонал. Да, его глаза не ошиблись. Это были лыжи Ивана Макарова.

Старые самодельные таловые бегунки, на которых его друг ходил вместе с ним по тайге, он не мог спутать с какими-то другими. Юксы, пряжки, тесины, подбитый снизу маралий камус, каждая трещинка, излом, изгиб, сучок на заднике он видел много раз. Лыжи служили Ивану на промысле много лет, потом устарели, и хозяин положил их на свой лабаз как запасные. Это были те самые лыжи, которые исчезли в тот трагический февраль, когда потерялся Иван.

Огненная мысль ударила в голову. Анатолий откинул лыжи в сторону, бросился к капканам. Да, и здесь пуля попала в десятку! Старые, клепаные чинаревские капканы тоже принадлежали его учителю и наставнику. Когда-то этими капканами Иван учил Толика ловить соболей на сбежках. Он не мог ошибиться! Эти дуги, двойные пружины для быстрого срабатывания, облегченные, обрубленные зубилом язычки, мягкая оцинкованная проволока, скрученная руками друга в цепочки, были реальными.

Страшная догадка углями затухающего костра засыпалась в ватное тело. Анатолию стало жарко, из-под шапочки побежал пот, рубашка прилипла к телу. Он встал на непослушных ногах, застегнул ичиги в юксы лыж, подкинул на плечо карабин, пошел по лыжне. С каждым шагом вздрагивал, ожидая, что сейчас между лопаток влепится горячая пуля.

* * *

Ирина работала наравне со всеми: носила посильные березовые чурки, перекидывала готовые поленья из одной кучи в другую, складывала их аккуратной поленницей на нарты. Живая, энергичная, с раскрасневшимся лицом, она не походила на вчерашнюю надменную, высокомерную буку. Казалось, что ее сегодня утром подменили: без яркого макияжа, чопорной укладки волос, в кроличьей шапке, суконной охотничьей курточке и больших, не по размеру, валенках, Ирина казалась простой деревенской девушкой. И это придавало ей другую, особую, привлекательность. Она шутила, смеялась, в перерывах игриво бросала снежки в деда Ивана, вставляла в разговоры какие-то свои, непонятные загрубевшему уху людей тайги фразы, что в сочетании с трудом выглядело потешно.

Работа спорилась, дело двигалось. С помощью Ирины до обеда Вера сложила и увезла на «Буране» домой седьмые нарты дров. Вчера за это же время ей удалось сделать только три ходки. Ирина с первого раза поняла, что таскать, куда кидать и как складывать.

Вера искоса поглядывала на нее. Еще утром она жалела, что взяла гостью с собой, а теперь не могла нарадоваться. Скупой на похвалы Макар Иванович, наблюдая за новоявленной помощницей со стороны, и то негромко поделился с отцом своим мнением:

– Ишь ты, какая шустрая!

– Да уж, я тоже думал, что она лодырюга… Посуду за собой убрать не может, – в тон ему, скрывая слова в бороду, ответил Иван Макарович. – Однако городскую занозу и то обточить можно!

– Не всякую… – прищурив глаза, противостоял сын. – Без своего желания тут никак.

Вера с улыбкой осаживала Ирину:

– Устала? Давай отдохнем.

– Нисколечко! Что такого – кидать поленья? Они же легкие! – выпрямившись на миг, весело отвечала девушка и, смахнув со лба прядки волос, вновь наклонялась за другим поленом. – Надо было меня вчера взять… Я и завтра поеду!