Мужик на снегоходе посмотрел по сторонам и, ожидая Таисию Михайловну, не спеша полез за портсигаром.

Женщина напоила скотину, с полными ведрами воды подошла к гостю. Было видно, но не слышно, как знакомые обмениваются приветствиями, о чем-то разговаривают. После нескольких фраз Таисия Михайловна стала оглядываться на окна их дома. Ирина поняла, что разговор идет о ней. В груди девушки опять защемило. Она отошла дальше, села на кровать, предчувствуя нехорошее, приложила к горячим щекам ладони.

А на улице уже слышны шаги: Таисия Михайловна ведет гостя сюда, в дом Веры. Она не знает всей правды об Ирине, поэтому не скрывает ее присутствия на заимке. Широко открылись входные двери, Таисия Михайловна с порога спросила:

– Ирина, ты спишь? Вот, Федор, племянник мой, тебе что-то сказать хочет.

Прятаться глупо – незнакомец знает о ее присутствии. Ирина на непослушных ногах вышла на кухню, поздоровалась. Таисия Михайловна гостеприимно усадила Федора за стол. Тот не отказался, не снимая ичиги, бросив у порога шапку, прошел к окну, сел на предложенное место:

– Я недолго. Сейчас назад, только кружку чаю…

Чаепитие затянулось на час. Таисия Михайловна, не умолкая ни на минуту, наскучавшись по новым людям, выспрашивала обо всем на свете: о родственниках, поселке, ценах, кто родился, умер, что произошло, и прочее, что могло интересовать словоохотливую женщину, проживающую вдали от цивилизации.

Наворачивая вторую чашку пельменей, Федя отвечал краткими «да» или «нет». Ирина молча сидела с другой стороны стола, ожидая, когда кончится трапеза. Наконец-то, после пельменей и четвертой сдобы Федор откинулся на спинку стула, довольно погладил вздувшийся живот:

– Фух! Перекусил… Спасибо, тетка Таисия!

– Так может, медку с молочком да хлебом на дорожку? Хлеб-то из своей печи!

– Ну, дак щас пока не влезет. – Федор недвусмысленно приложил руку на «рюкзак под ребрами». – А вот с собой набери баночку трехлитровую. Я вечером дома поем.

Тетка Таисия побежала к себе домой, за дверью крикнула:

– А рыбки, Федюнюшка, положить?

Федюнюшка, солидный, сорокалетний мужик, гаркнул в ответ:

– Да уж… А то мясо надоело, – и, нагибаясь за шапкой, закряхтел, – ну как тут жить? Накормила – наклониться не могу.

Они вышли на улицу. Федюнюшка впереди, Ирина сзади. Добравшись до снегохода, гость присел на седушку снегохода, потянулся за портсигаром:

– Хорошо у вас тут: тихо, спокойно, не то что в поселке. Я бы тоже тут жил, да баба не пускает, говорит, не хочу в медвежьем углу жить, телевизор не показывает.

Ирина промолчала, ожидая Таисию Михайловну. Федя уныло смотрел по сторонам.

Скоро появилась тетушка Таисия, волоча за собой по снегу мешок, из которого торчали рыбьи хвосты. Под мышкой она держала алюминиевый бидончик с медом. Федюнюшка бросился ей навстречу, помог донести до снегохода угощение.

Умело приторочив веревками к седлу объемную поклажу, Федор наконец-то собрался, закинул за спину кавалерийский карабин, и лихо, как казак, нахлобучивая на чуб росомашью шапку, стал прощаться:

– Ну, ладно, поехал я! Спасибо тебе, тетушка Таисия, за все! Привет-то передавать? В гости когда приедешь?

– Передавай! Всем передавай! Скажи сестре, наверно, на Пасху буду, – крестя племянника в дорогу, закапала слезами женщина и тут же вспомнила: – А приезжал-то ты чего?

– Ох, ведь олень я… Чуть не забыл, – спохватился Федюнюшка и полез в правый карман. – Вот тут вчера… Приезжали какие-то на черных машинах, спрашивали вот тебя, – кивнул головой на Ирину. – Крутые, в коже все. Искали, кто может увезти сюда, на заимку, да никто не повез. А мне вот, хотя и посулили деньги, я тоже не поехал. Тогда написали письмо, просили передать тебе… – Вот! – и протянул Ирине затертый лист бумаги. – Друзья, что ли? Или родственники? – спросил он, глядя на Ирину испытывающе, почему было понятно, что записку он, конечно, читал.

– Знакомые… – принимая послание, нашлась Ирина и спрятала бумагу в карман.

Федор уехал – только снежная пыль из-под гусениц! Таисия Михайловна пытала девушку, чтобы узнать содержание письма, но Ирина ушла от ответа:

– Да, наверно, родные что-то пишут.

Обиженная Таисия Михайловна ушла управляться по хозяйству. Ирина – быстрее в дом: заскочила на кухню, развернула лист бумаги и, читая крупные, твердые слова, написанные гелевой ручкой, почувствовала, как лицо, шею, уши «покусали пчелы». Наверно, это был ее приговор: «Что, кобыла, спряталась? Думала, не найдем? Не надейся сука, что все прошло – смерть брата мы не прощаем! Так вот, крыса, ты сама себя приговорила: живи в тайге, пока не сдохнешь! Появишься в городе – порежем на ремешки!»

* * *

К своему зимовью Анатолий подошел в полной темноте. На белом снегу его лыжня выделялась черной бороздой. Ему приходилось шагать короткими шагами, налепом, чувствовать ногами через лыжи каждую кочку, ямку и повороты. Память четко печатала прошлый путь: он хорошо знал, как шел и где шел два часа назад, поэтому дорога к себе на избу не была сложной. Несмотря на плохую видимость, он сразу увидел чужой след. К его лыжне подходил другой человек, тот, кто слышал его выстрел на перевале по глухарю, чья тропа была на большой поляне, с чьей избушки он возвращался в столь поздний час. Это было так неожиданно, что Анатолий несколько минут стоял на месте, лихорадочно соображая, что делать.

След чужих лыж покрывал его лыжню. Вероятно, охотник, услышав выстрел, пошел на него, где-то подрезал его следы и вышел на зимовье в его отсутствие. С оружием на изготовку, Анатолий не спеша сделал небольшой круг за своим жилищем и наконец-то убедился, что тот, кто здесь был, давно ушел к себе на избу другим путем, тайгой, напрямую. Возможно, они где-то разошлись, или незнакомец был рядом, не обнаружив себя.

Немного успокоившись, Толик подошел к избушке, снял лыжи, вошел в зимовье, зажег керосиновую лампу. Да, чужак был здесь, заходил в избу, сидел на нарах и даже курил. Запах другого табака еще не улетучился полностью. Анатолий вспомнил, что видел там, на полках, сигареты с фильтром «Золотая Ява», стал искать окурок. Однако, как бы он ни старался, «бычка» не нашел. Вероятно, чужак был опытным профессионалом, выкинул окурок на улицу или в печку на угли.

Выискивая другие улики, Анатолий с керосиновой лампой в руках вышел на улицу, осматриваясь вокруг. Камусные лыжи чужака были те же, что он видел в первый раз на большой поляне: обтянутые шкурой сохатого, осиновые. Там, где неизвестный освободился от лыж, не было тычка от приклада карабина (обычно, прежде чем снять лыжи, охотник снимает со спины ружье, втыкает его прикладом в снег), значит, оружия с ним не было. С левой стороны от прихода была другая ямка – от таяка, что еще раз подтверждало, что охотник был левшой. На ногах чужака были кожаные ичиги. Такую обувь носили старые, профессиональные охотники: молодое поколение не умеет ни шить, ни, тем более, дубить шкуры животных, пользуется магазинным ширпотребом. Немногие люди в настоящее время владеют этим мастерством. На правом отпечатке ноги, с левой стороны носка, приблизительно за большим пальцем, наложена небольшая продолговатая заплата. Скорее всего, новые ичиги протерлись о металлическую скобку крепления юкс здесь, в тайге, и охотнику пришлось наложить заплатку недавно. Этот факт был весомым и мог в дальнейшем послужить хорошей уликой.