обе – королева и принцесса – казались ровесницами.

- Я выполняю свой долг, - просто улыбнулась принцесса Августа. – Как старшая из детей короля я имею право присутствовать при избрании нового короля…

Общий вздох прокатился по рядам собравшихся. Канцлер Протова незаметно потянулся за заткнутым за пояс платком, чтобы вытереть вспотевший лоб.

- … или сама занять его место, - как ни в чем не бывало, договорила принцесса, подходя к трону с другой стороны.

Королева Ханна зашипела сквозь стиснутые зубы.

- Не имеешь права! Женщина не может наследовать влас-сть…

Если бы не присутствие сановников и собственного сына, она бы с удовольствием вцепилась в гриву этой мерзавки. Мало того, что осмелилась требовать власти вопреки законам, она еще и явилась сюда, одетая не по обычаю. Лишь молоденькие девушки, незамужние и не помолвленные невесты, состоящие в свите королевы, имеют право носить распущенные волосы. А эта… в ее возрасте! Да ей скоро тридцать! Старуха!

- Может, - улыбнулась та в лицо мачехе, - если она – старшая из детей своего отца и не имеет родных братьев…

- Брат у тебя есть, - сорвалась на визг королева. – Мой сын…

- Да, - принцесса была спокойна, как лед, - но вы мне не мать… ваше величество.

Она была права, и по рядам сановников снова пробежал шепоток. Герцог Ноншмантань выступил вперед. Именно его дочь унаследовала имя и титул, принеся их в качестве приданого своему супругу. И если в этом споре победит принцесса Августа, герцогская корона через какое-то время ляжет на чело его внука, а не уплывет дальним родственникам. Он будет поддерживать старшую дочь короля, - понял канцлер Протова. А если Ноншмантань выскажется за принцессу, то добрая треть сановников скажет то же самое. Каждый третий несогласный – уже повод к расколу.

- Тем не менее, ваше высочество, - осторожно заговорил он, - есть некое препятствие…

- Да! – снова чуть не сорвалась королева. – Вы, сударыня, монахиня! Служительница богини…

- Богиня разрешила меня от всех обетов, тем более что даны они были не мной и не моей сестрой, а от моего имени и без моего явного согласия, - парировала та. – По закону, отроки и отроковицы моложе двенадцати лет не могут сами принимать решений. А раз решение принимала не я, я и отрекаюсь от него за себя и за сестру!

Стоявший сбоку от нее мужчина с мечом негромко грохнул острием об пол, заставив многих вздрогнуть. Сановники уже узнали Яго Беркану, и сейчас, когда он был не в доспехе, с непокрытой головой, его явное сходство с королем Болекрутом Четвертым бросалось в глаза даже самым упрямым. Герцог Ноншмантань и вовсе глядел на Яго, как на призрак.

- Моя сестра и я, мы обе покинули обитель Живиных Сестер и явились сюда, чтобы занять этот трон по праву рождения, - произнесла дочь короля.

- Или… - негромко произнес Яго Беркана. – Или отдать его достойному.

Перехватив меч одной рукой, он сделал шаг к столу, выхватывая из-за пазухи старый пергамент и бросая его.

- Здесь и сейчас я, Яго Беркана, заявляю, что двадцать лет назад мой отец герцог Робер Беркана от своего имени и имени своего наследника отрекся от своего настоящего имени и от трона своих предков, лишив меня, своего сына, трона, принадлежащего мне по праву. По закону я – законный король! Сим утверждаю!

Старый пергамент упал на стол, и канцлер Протова отшатнулся от него, как будто в лицо ему швырнули ядовитую змею.

- Что это? – сдавленно воскликнула королева Ханна.

- Отречение. С которым я поступаю вот так!

Прошелестел извлекаемый из ножен меч. Протова втянул голову в плечи, некоторые сановники невольно зажмурились, когда клинок описал полукруг и с сухим хрустом врубился в столешницу, разрубая стол вместе с лежащим на нем пергаментом. Врубился – и остался торчать.

- Сим утверждаю. Я – король!

Сдавленно вскрикнув, королева Ханна упала в обморок.

Он вышел на обрыв, окидывая взглядом простиравшуюся внизу равнину. Извивалась лента реки, заросшей ивняком и тростниками. За нею раскинулся луг, а чуть дальше виднелись темные пятнышки – небольшое селение. Огибая луг, в его сторону ползла дорога. За спиной возвышался старый алтарь. На нем горел огонь. Пахло кровью и смертью – только что на нем впервые за долгое время была принесена жертва Ящеру. И бог подземного мира, владыка Бездны, принял ее.

- Смотри!

Збигнев вздрогнул, когда тяжелая ладонь легла ему на плечо.

- Смотри. Что ты видишь?

Мир внизу разворачивался перед его взором, то приближаясь, то отдаляясь и меняя очертания.

- Реку. Луг. Деревню. Дорогу…

- Смотри дальше. Что ты видишь?

- Лес. Землю. Воду. Небо.

- Еще, - тяжелая рука налилась силой, твердые пальцы давили на плечо. Юноша чувствовал их и почти видел – мог бы увидеть, если бы захотел. Но предпочитал не замечать. – Что {еще} ты видишь? Смотри, как я учил.

Збигнев вздохнул. Сосредоточился, чувствуя, как меняется мир. Попробовал посмотреть мысленным взором.

- Жизнь, - выдавил он. – И… смерть.

- Где?

- Там. Внизу.

- Ты чувствуешь ее?

- Да.

Стоило признаться в этом – и действительно, он ощутил тяжелые липкие эманации, поднимающиеся снизу, от луговины. Часть луга, та, что повыше, хранила в земле чужие останки. Много веков прошло с того дня, когда тут были преданы земле останки воинов. Тогда река текла чуть иначе, ее русло было чуть глубже и изгибалось не так круто. Не было и деревни – до ее основания оставалось не менее полувека. Но прошло время, мир изменился. Река изменила русло. Его крутая петля с каждым годом подбиралась к захоронению все ближе и ближе. И недалек уже будет день, когда однажды по весне вешние воды вымоют из-под обрыва обнажившиеся кости и понесет останки вниз по течению – в деревню и дальше. А вместе с ними потечет по земле смерть.

- Ты знаешь, - тяжелая, осязаемая, но незримая рука лежала на плече. – Знаешь, что надо делать.

- Знаю.

- Так делай!

Словно пять ножей впились в плечо. Збигнев еле сдержался, чтобы не стряхнуть с себя эту призрачную руку. Но в ее прикосновениях, в причиняемой ею боли он черпал свои силы.

Юноша поморщился, несколько раз