25 мая 1968 года чернокожий рабочий птицефабрики Брюс Такер, 54 лет, сорвавшись со стены, получил серьезную черепно-мозговую травму – субдуральную гематому и ушиб ствола мозга – и впал в кому[282]. Два врача из медицинского колледжа Вирджинии, доктор Ричард Лауэр и доктор Дэвид Хьюм, заявили: прогресса нет и смерть неминуема[283]. Хьюм и Лауэр были хирургами-трансплантологами.

Энцефалограмма Такера превратилась в ровную линию вскоре после его поступления в клинику. В 15:30 того же дня доктор Лауэр рекомендовал отключить аппарат ИВЛ, а в 15:35 констатировал смерть пациента. Прошло меньше часа, и хирурги удалили Такеру обе почки, а затем вскрыли грудную клетку. К концу дня сердце Такера билось в груди белого Джозефа Клетта, бывшего серьезного начальника, ныне на пенсии.

Репутация Хьюма и Лауэра и до того была сомнительной из-за слишком поспешных решений. С Хьюма лишь недавно сняли обвинения в причинении смерти по неосторожности (он изъял органы у донора с пульсом); теперь же он нарушил закон штата Вирджиния, объявив Такера «невостребованным телом» практически в момент его поступления в клинику, хотя должен был выждать 24 часа, не объявятся ли родные[284]. В конце концов, родственники могли и не дать согласие на использование органов, а хирурги не хотели ждать, тем более что Такер оказался подходящим донором для Клетта. Брат Такера Уильям подал судебный иск против хирургов, выполнивших пересадку, против колледжа и еще ряда лиц, обвиняя их в причинении смерти по неосторожности, – и не потому, что врачи не выждали нужный срок, и даже не из-за социальных и расовых предубеждений, сказавшихся на их действиях[285]. Уильям заявил, что его брат был еще жив, когда из него вырезали органы: пациента убили именно хирурги-трансплантологи[286]. В момент извлечения бьющегося сердца из груди Брюса Такера проблема смерти мозга перекочевала из области гипотез прямо в американское судопроизводство.

Особое значение делу Такера придавал расовый аспект. На дворе был 1968 год, совсем недавно, в апреле, застрелили Мартина Лютера Кинга, и не случайно Уильям Такер пригласил выступать в суде против врачей адвоката-правозащитника Дугласа Уайлдера (который через год станет первым чернокожим сенатором штата Вирджиния). Случай Такера попал в прессу, и газета Baltimore Afro-American писала: «Ученые-медики готовят черных на роль магазина запчастей для белых». Статью под заглавием «Сердце не отдали, а отняли» перепечатали многие крупные издания, в том числе The Boston Globe, Los Angeles Times и The Washington Post[287]. В ходе судебного процесса всплыли истории о преступлениях минувшего века, когда врачи, не имея возможности законно получить анатомический материал, то и дело возвращались к давнему методу – похищению тел из свежих могил. В первую очередь это были тела чернокожих и бедняков: такие покойники, случалось, даже и на кладбище не попадали – сразу на прозекторский стол. Программы пожертвования тел и строгие законы положили конец этой практике, но вот ее призрак снова замаячил над страной. Даже само место, где умер Такер, – штат Вирджиния, больница, известная напряженными отношениями с местным афроамериканским сообществом, – усиливало подозрения в том, что решение отключить пациента от аппарата ИВЛ принималось не без учета его расовой принадлежности. А еще в этом штате лишь недавно отменили закон, запрещающий межрасовые браки[288].

Большинство людей с трудом примирялось с концепцией смерти мозга, но идея теневого оборота тел напоминала про горький яд рабства, особенно теперь, когда в стране развернулась борьба за гражданские права. Газета The Philadelphia Tribune даже допускала: «Чернокожие врачи-эксперты просто не решаются употреблять слово „геноцид“, но не столь давний пример, когда нацисты использовали евреев для „медицинских экспериментов“, несомненно, приходит им на ум»[289]. Другие авторы вспоминали советский ГУЛАГ из зернистой черно-белой кинохроники, запечатлевшей опыты, в ходе которых живого человека привязывали к стулу и раздражали его мозг зондами через просверленные в черепе отверстия.

Люди боялись не только того, что новая технология открывает простор для злоупотреблений. Журналисты кливлендской газеты Call & Post, традиционно поддерживающей чернокожее население, ставили под сомнение и эффективность пересадки органов. В конце концов, пациент Джозеф Клетт, которому досталось сердце Брюса Такера, умер вскоре после «спасительной» операции. После первой пересадки почки прошло почти полтора десятилетия, но и теперь менее 25 % людей с пересаженными органами жили после операции дольше года[290]. И хотя шансы оперируемого год от года росли, все же успех казался слишком скромным на фоне огромных затрат ресурсов (не говоря уже про этические баталии). В человеке XX века, гласила передовица Call & Post, «есть что-то противоестественное». Он день за днем ломает голову над проблемами науки, но, судя по всему, его совершенно не заботят проблемы собственного социума, такие как расизм или ущемленные гражданские права. И даже хирург рискует превратиться в «безжалостную машину, не ведающую эмоций, в подобие отнюдь не Бога, но всепоглощающей пустоты»[291]. Все лето в стране продолжались расовые волнения, вспыхнувшие в апреле после убийства Мартина Лютера Кинга, и кливлендские читатели, должно быть, признавали за редакцией определенную правоту.

В 1968 году негритянское сообщество Кливленда, почти такое же старое, как сам город, составляло почти 40 % его населения[292]. Пропасть между имущими (белыми) и неимущими (черными) становилась все шире, и немалую часть чернокожих вытеснили в гетто в восточной части города. 23 июля 1968 года в кливлендском районе Гленвилл раздались выстрелы: это было начало бунта, продлившегося несколько дней и закончившегося вмешательством Национальной гвардии. В ходе столкновений погибло трое полицейских, и Луису Стоуксу, первому чернокожему мэру Кливленда, пришлось вывести из мятежного района всю белую полицию[293]. Хотя в конечном счете к ответственности за разжигание беспорядков привлекли лидера черных националистов Фреда Эванса, всем было очевидно, что причины коренятся в сегрегации, бедности и расизме[294]. Эти общественные язвы с кошмарной отчетливостью видели врачи клиники «Метро», которая начала десегрегацию одной из первых в городе. «Метро» по-прежнему принимала основную долю беднейших горожан – а значит, и большую часть городских обездоленных меньшинств. В передовице Call & Post никого из врачей «Метро» не называли по имени, но, скорее всего, статья попалась на глаза и врачам из межрасовой команды Уайта. Мы не можем знать, сочли ли они это описание точным портретом своего шефа.