Но тут вдруг меня охватывает страх. Что я делаю? Блин, что я делаю? Пульс учащается, руки скручиваются в узлы.

– Пойдешь со мной? Пожалуйста? – непроизвольно говорю я, брат поворачивается и пристально смотрит на меня. Я отворачиваюсь, но потом все же украдкой снова бросаю на него взгляд. Он тоже выглядит взволнованно, словно и до него вдруг дошло, что мы наделали.

– Оди, ты уверена, что хочешь идти?

– Да. Да. – Я киваю и киваю, словно чтобы убедить в этом саму себя. – Да. Я сделаю это. Мне просто нужна небольшая моральная поддержка. Чтобы ты пошел со мной. И Линус.

– Как три мушкетера.

– Типа того.

– А ему ты сказала?

– Нет, мы попозже в парке встречаемся. И я расскажу.

В парке мне становится нехорошо. Как бывало раньше, страшно. Все начинают казаться роботами, которые за мной охотятся, и во всем парке в воздухе висит ощущение угрозы и ужаса. Моему допотопному мозгу все это всерьез не нравится, он бы вообще предпочел забраться под куст.

Но я в кусты не полезу, твердо говорю я. И я не слушаю допотопных советчиков. Хотя от страха меня уже мутит, странными волнами накатывает головокружение, но мне все же удается идти по парку, словно я нормальная. Линус сидит на скамейке. Когда я вижу апельсиновую дольку его улыбки, широкой и счастливой, которая появляется на его лице просто оттого, что он увидел меня, у меня возникает ощущение, что мой допотопный мозг погладили, сказали, что все хорошо, и велели успокоиться.

(Я Линусу о своем допотопном мозге не рассказывала. То есть что-то вы своему парню говорите, а что-то держите строго при себе, чтобы совсем уж психопаткой не показаться.)

– Привет, Ревень.

– Привет, Апельсиновая долька. – Я касаюсь его руки, и мы символически касаемся друг друга губами.

– Так, – начинает Линус, – у меня уже готово. Подойди вон к тому мужику и спроси, вегетарианцы ли утки. – Он показывает на пожилого мужчину, который кидает уткам булку.

– Вегетарианцы ли утки?

– Конечно нет, дурында, они червей едят. Давай. – Он толкает меня в плечо, и я с ухмылкой поднимаюсь. У меня все пульсирует от жути, но я вынуждаю себя завязать этот разговор на тему уток. Затем возвращаюсь на нашу скамейку и отправляю Линуса к французским туристам – спросить, в какой стране мы находимся.

Линус – эксперт. Просто эксперт. Он испуганно сообщает этим французам, что собирался в Швецию и, видимо, сбился с пути, и они все начинают смотреть на карты и в телефоны и говорить ему: «Angleterre![11]А-а-англия!», и показывать на красные автобусы, которые каждые пять секунд проезжают мимо парка.

– Ах, Англия, – наконец говорит Линус, они яростно кивают и подтверждают: «D’accord! Grande Bretagne![12]А-а-англия!» Наконец они отходят, все еще что-то лепеча и оглядываясь на Линуса. Наверное, будут обсуждать его до конца поездки.

– Так, – говорит Линус, вернувшись ко мне. – Иди вон к нему и спроси, есть ли у него кокосовое. – Он указывает на продавца мороженого, который торгует тут каждое лето, сколько я себя помню.

– Нет у него кокосового.

– Я в курсе. Поэтому и такой вопрос.

– Слишком просто, – с гордостью отвечаю я. – Придумай что-нибудь другое.

– Не хочу, – лениво говорит он. – Дуй к мороженщику.

Я подхожу к его лотку, спокойно выжидаю, когда подойдет моя очередь.

– Скажите, кокосовое есть?

Я знаю, что он скажет. Я задавала ему этот вопрос каждый год лет с восьми, и ни разу не было…

– Сегодня есть. – Мороженщик подмигивает, а я тупо таращусь на него.

– Простите?

– Кокосовое мороженое для юной леди, – церемонно говорит он. – Только сегодня. Только для вас.

– Что? – Я хлопаю глазами, не веря своим ушам, а он накладывает мороженое в огромный рожок. – Это кокосовое?

– Только для вас, – повторяет он, вручая мне мороженое. – И с шоколадной крошкой для молодого человека. – Мороженщик подает мне второй рожок. – Уже оплачено.

– Я так люблю кокосовый вкус, – зачарованно говорю я. – Но у вас его никогда нет.

– Он так и сказал. Твой молодой человек. Попросил сделать исключение.

Я поворачиваюсь вокруг своей оси, Линус смотрит на меня – улыбка еще шире обычного.

– Спасибо, – говорю я продавцу. – Большое.

Вернувшись к Линусу, я раскидываю руки, стараясь не уронить мороженое, и целую его.

– Невероятно! – Я отдаю ему его рожок и лижу свое мороженое. Божественный нектар. На всем свете нет ничего вкуснее кокоса. – Боже мой.

– Вкусно?

– Как я его люблю. Как люблю.

– Как и я, – говорит Линус, поедая свое мороженное, – тебя.

И до меня доходит.

Как и я тебя.

В парке ярко светит солнце, крякают утки, визжат дети, но я перестала замечать что-либо, кроме его лица. Каштановых волос, честного взгляда, полумесяца улыбки.

– Что ты сказал? – выдавливаю я.

– Что сказал. Я тоже его люблю, – говорит он, глядя мне в глаза.

– Ты сказал «тебя».

– Ну, может… это я и хотел сказать.

Как я его люблю. Как и я тебя.

Эти слова кружатся у меня в голове, похожие на кусочки пазла, складываясь то так, то так.

– Это точно? – Я просто обязана выяснить.

– Ты же знаешь, что точно. – Его глаза так же улыбаются, как и апельсиновые губы. Хотя они в то же время серьезны.

– Ну, и я тоже люблю… – говорю я со сдавленным горлом. – Тебя.

– Меня.

– Да. – Я сглатываю. – Да.

Больше слова не нужны. Я знаю, что я этот момент запомню навсегда – как мы стоим в этом парке с утками, солнышко, его объятия. Вкус его поцелуя – шоколадная крошка, а моего – наверняка кокосовый.

Вообще-то они очень хорошо сочетаются.

И только после этого жизнь начинает разваливаться.

Линус не понимает. И не поймет. Он не просто против, он в ярости. И проявляет ярость физически. Бьет дерево, словно оно в чем-то виновато.

– Сраный бред, – твердит он, шагая из стороны в сторону по траве, метая злые взгляды на белок. – Идиотизм.

– Линус, послушай… – пытаюсь объяснить я. – Я должна это сделать.

– Прекрати пороть чушь! – орет он. – Тебе же врач запретила эти слова? Я думал, единственное, что ты в жизни «должна», это подчиняться законам физики! Ты что, ничему не научилась? Типа жить настоящим, а не прошлым? А?