Эмма слушала его, сгорая от стыда. Как могла она предположить, что Сергей собирается ее бросить? Неужели всему виной ее расшатанные нервы?

– Прости меня. – Она обняла Сергея и прижалась к нему. – Я не знаю, что на меня нашло…

– Ну все, ты успокоилась? – Орлов нежно провел рукой по ее щеке, затем наклонился и поцеловал Эмму. – Пойдем, а то он будет переживать… Постарайся относиться к нему, как к капризному и взбалмошному ребенку… Он очень добрый…

Они вернулись в зал и застали Ядова сидящим в глубокой задумчивости за столом и крошащим на скатерть хлеб. Возле его тарелки, на которой дымилась фазанья грудка, украшенная зеленью и розочками из масла, уже выросла целая горка хлебных крошек.

Увидев Эмму, Ядов встрепенулся, приподнялся и, раскланиваясь, принялся бормотать:

– Эмма, прости меня, ради бога… Мне не следовало выплескивать на вас свои проблемы…

– Да ладно, Ядов, забудем. – Сергей сел за стол и тронул друга за плечо. – Эмма нервничает…

– От меня ушла Анна! – вдруг глухо выкрикнул Ядов и, схватив вилку, с яростью вонзил ее в фазанью грудку…

В машине никто не проронил ни слова. Эмма думала только об Анне, вспоминая ее и удивляясь собственной близорукости относительно этой милой и тихой женщины, которая, казалось, пробудет рядом с Ядовым вечно… Ушла? Но почему?

Она задала этот вопрос Орлову, когда они уже лежали в постели. Орлов, поглаживая ее обнаженное плечо, тоже, казалось, думал об этом же.

– Она любит его, а он – ее, но не может воспринимать ее как обычную женщину. Вероятно, произошло нечто ужасное…

– Ужасное?..

– Понимаешь, у Стендаля это называется «кристаллизацией» любви или что-то в этом духе… Это когда мужчина или женщина отождествляют своих возлюбленных с божеством, идеализируют настолько сильно, что это делает невозможным физическое проявление любви… Как ты думаешь, ЧТО испытывала влюбленная в Ядова Анна, когда стелила ему постель, зная, что он ляжет туда с другой, более ЗЕМНОЙ, женщиной?

– Думаю, что у нее сердце разрывалось от боли…

– Я тоже так думаю… Но Ядов так не считал. Он был уверен в том, что чувства его настолько высоки, что их невозможно опошлять физической любовью…

– Это он сам тебе говорил?

– Ничего такого он мне не говорил, но ведь я наблюдаю их в течение нескольких лет…

– Что-то я не понимаю… Если его чувства к ней настолько высоки, то почему бы ему самому в таком случае не готовить еду, стирать себе рубашки и пылесосить ковры? Сережа, ты несешь какой-то бред… Если бы он любил ее, разве бы позволил он ей так много работать… Ведь она, ты извини меня, конечно, – простая домработница. Разве это не унизительно для женщины, которая влюблена?..

– Для Анны это была настоящая жизнь… Она делала все с любовью… Ей нравилось ухаживать за ним, кормить его, гладить его рубашки…

– Я понимаю, конечно, что ей было приятно это в первые несколько дней, ну от силы месяц, но потом-то, когда она поняла, что он спит с другими женщинами, навряд ли она была счастлива, видя все это…

– Согласен, его действия не поддаются логике, но тем не менее они прожили с Анной довольно долго…

– Она и ночевала здесь?

– Когда как…

– Все это так странно… Сережа, хорошо, что хотя бы ты понимаешь: происходившее между Анной и твоим другом – ненормально. Какие бы высокие ни были отношения, женщине нужна ласка… А разве Ядову не было бы приятно обнять Анну? Мне трудно понять его… И больше всего в этой истории, конечно, мне жаль Анну… Ты говорил с Ядовым? Почему он уверен, что Анна ушла насовсем?

– Он не говорит. Молчит. Сказал, что ушла, и все. Возможно, что она ему что-то сказала на прощание или оставила записку. Не представляю, как он переживет такую потерю…

– Но ведь в его силах вернуть ее!

Она воскликнула это с таким жаром, что Орлов невольно представил себе, что от него ушла Эмма… И от представленного у него все внутри похолодело… Он склонился над Эммой и заглянул ей в глаза. Свет ночника освещал ее разметавшиеся по подушке огненные кудри, зеленые глаза приобрели янтарный блеск… Она лежала на сбитых простынях, раскинув руки, и грудь ее плавно вздымалась… Сергей коснулся рукой ее живота, скользнул чуть выше, задержался на левой груди, затем принялся ласкать все тело, которое словно оживало под его горячими и страстными прикосновениями… Эмма то ускользала от него, сворачиваясь калачиком и подгибая под себя стройные длинные ноги, то разгибалась, легко переворачиваясь и пытаясь откинуться на подушки… Это была нежная игра двух обнаженных тел, которые как бы дразнили друг друга прикосновениями, разжигали томление и заставляли снова и снова бросаться друг другу в объятия… Он настиг ее как раз в тот момент, когда она, пытаясь перевернуться на живот, оказалась в такой соблазнительной позе, что Сергей, ошеломленный видом ее округлого бедра и открывшейся перед ним затуманенной розовости складок, скрытых нежным рыжеватым пухом, обнял ее и уже через мгновение вошел в нее, чувствуя, как изнемогает от переизбытка чувств… Будь его воля, он и жил бы в ней, скользил бы в ней, нежными ударами повторяя биение сердца, и так – до самого конца…

Нет, это другая Эмма обнималась с чужими мужчинами. Той Эммы уже не было, она осталась в электричке, которая неслась навстречу смерти. Эмма, которая теперь стонала под ним, осталась жить и любить… И первым мужчиной, которому она подарила свою любовь, стал он, Сергей…

– Я люблю тебя, – услышала Эмма и почувствовала, как ее сердце остановилось, словно для того, чтобы насладиться этим мгновением и запомнить его.

– Это я люблю тебя, – отозвалась она, тяжело дыша и облизывая припухшие от поцелуев губы. Ее пальцы гладили голову Сергея, повлажневшие пряди его вьющихся серебристых волос, рисовали на заросшей шерстью груди фантастические узоры…

«Я не хочу, чтобы наступало завтра…»

* * *

Эмма на кухне готовила завтрак, когда в дверях появился хмурый и лохматый Ядов. На нем был длинный зеленый халат, большие обиженные на весь свет глаза смотрели безучастно, словно он ошибся сном или дверью…

– Она ушла, – произнес он вдруг так, словно узнал об этом только что. – Представляешь, она оставила меня… одного…

На него было больно смотреть.

– А вы бы оделись и догнали, – ответила в тон ему Эмма, смазывая блинчики взбитыми сливками и старательно сворачивая их в трубочки. – Я думаю, что она еще в Москве… Может, она просто устала?

– Я думаю, что она хотела, чтобы я поцеловал ее. Но я целовал ее только во сне или же представлял себе, что целую ее… Если бы ты знала, какие у нее нежные губы, какая кожа… Эмма, ты действительно считаешь, что я должен ее вернуть?

– Конечно… Быть может, это как раз то, что ей нужно? Догоните ее, схватите за руку и, если надо, приволоките сюда…