Он сообщил о жене, которая написала на меня заявление. Можно ли почитать? Он опять улыбнулся: конечно. Только чуть позже. Для начала он хотел бы услышать мою версию происшедшего. Я кивнул с пониманием: служба есть служба. И рассказал все как есть. Накануне слегка выпили с другом. Заметьте, слегка! Вернулся домой – она не впустила. Переночевал на работе. Утром, опять же заметьте, не нарушая общественного порядка, вторично прибыл домой. Она полезла царапаться, драться. Пришлось слегка отпихнуть.

– Слегка? – Он с улыбкой протянул мне бумагу.

Судебно-медицинское заключение. Описание синяков на руках, на плечах и на горле. Впечатляло. Вот ведь гнида – пока я спал, побежала снимать побои! Впрочем, наше взаимодействие эксперт расценил как «легкие телесные повреждения».

Я зло улыбнулся. Следователь улыбнулся, напротив, по-доброму. Мы оба мужчины, он меня понимал, я его тоже. Стоило ли забот серьезному человеку вместо ловли преступников разбирать семейные дрязги? Он улыбчиво согласился: да, банальная бытовуха, так изо дня в день.

– А что насчет ножа? – Он эффектно извлек столовый прибор.

Я ничего не понял. При чем здесь… Потянулся взглянуть… Он свою руку отвел на недосягаемое для меня расстояние.

– Трогать нельзя! Вещественное доказательство. – Он уставился без улыбки, со строгой пронзительностью. – Видите, запечатано в целлофан. Здесь ваши пальчики. Жена утверждает, этим ножом вы ей угрожали. Что скажете?

От неожиданности я аж задохнулся.

– Это… это ложь!

– Я запишу ваше мнение. Но упорствовать не советую. В данном случае, вы – подозреваемый, а она – потерпевшая.

– Потерпевшая? А где свидетели?!

– Суд примет к рассмотрению косвенные улики: заявление потерпевшей, показания понятых, опрос соседей и так далее.

Суд? Я не ослышался? Хорошенькое дельце… Я вдруг осознал, что законодательство устроено однобоко. Кто первый накатает заяву, за тем и правда, так что ли получается? Но она-то, она какова! Вот, паскуда!

– А если подать встречное заявление? О клевете!

– Вы, конечно, имеете право. Но только после того, как будет вынесен приговор по вашему делу. Таков закон. А чем для вас кончится суд, неизвестно. – С выразительной грустью следователь покачал головой.

– Ну а если… если… – Я пытался сообразить, какую правду привлечь. – Если я обвиню ее в сексуальном насилии!

– Такой статьи нет. Насилуют только женщин.

– Но она действительно надо мной измывалась!

– Раз вы настаиваете, можно и посудиться. В отношении мужчин есть «склонение к действиям сексуального характера». – Полистав уголовный кодекс, он показал соответствующую статью. – Только знаете… – Он вздохнул. – Не советую с этим связываться. У вас уже будет судимость, и это сработает против вас. Да и вообще, распространенная судебная практика у нас такова, что суд, как правило, оказывается на стороне женщины.

Вот как? Это даже забавно. Я вдруг опять кое-что осознал. На свои весы Фемида кладет половые признаки! Бляди априори подлежат защите, а мужики – обвинению! Их, видите ли, «насилуют», а нас всего лишь «склоняют»! Какое милое крючкотворство!

– У вас только один шанс. – Следователь откинулся. – Мировой суд. Дело может быть прекращено за примирением сторон.

– Примириться? С ней?!

– Именно. Причем, для того чтобы суд прекратил это дело, должны быть соблюдены непременно четыре условия. Первое – подсудимый ранее не имел судимости. Второе – стороны готовы пойти на мировую. Третье – вы признаете обвинение по всем пунктам. И четвертое – вы искренне раскаиваетесь.

– Но ведь это же ложь! – Я невольно расхохотался от возмущения. – Я должен признать эту откровенную липу! Мало того, должен раскаяться… искренне… искренне…

– Зря смеетесь. Ваша статья называется «угроза убийством». По ней предусмотрен срок – два года.

Я мгновенно заткнулся.

Вспомнилась камера. Все уже тогда было решено. А мне-то казалось, это игра, забавное приключение. Как, однако, легко угодить под статью. Вот так живешь, ни о чем не подозревая, грызешься с женой, как и все, а оказывается, тюрьма по тебе плачет. Два года… Но как это можно – принять на себя ложное обвинение? Что это за суд такой? Где, черт возьми, закон? Я вдруг осознал: все буквы закона – исключительно женского рода. А цена каждой буквы – судьба человека. Моя злодейка-судьба.

Следователь между тем закончил писать протокол дознания в соответствии с новой, сфабрикованной версией.

– Ознакомьтесь и подпишите.

Я взял шариковую ручку.

– А вдруг она меня кинет? Я подпишу, а на мировую она не пойдет?

– До суда у вас будет время договориться. Уж вы как-нибудь постарайтесь.

С бетонной плитою на сердце я подписал эту мерзость. Лист за листом. Чувствовал себя предателем всего светлого и святого.

Следователь облегченно вздохнул и заполнил еще один бланк.

– И последняя роспись. Вот здесь… – Он дружески улыбнулся. – О невыезде.

Я вышел на волю. Город порозовел. Воздух смягчился. Знойный день, теряя накал, разомлел в нежный вечер. Все казалось чуть нереальным. Или это кружилась моя голова? – то ли от голода, то ли от хмеля внезапно осознанной, такой хрупкой свободы. По дороге, как и всегда, летели машины. Как и всегда, по тротуару прогуливались пешеходы. И никто даже не подозревал, что привычный мир дьявольски изменился, ибо один из них теперь – уголовный преступник.

Она была дома. Вопреки обыкновению последних тенденций. Пришлось самой забрать из садика Малыша: мать-одиночка. Любопытно, как она объяснила ребенку сегодняшнее отсутствие отца? Впрочем, Малыш, кажется, не чувствовала драматизма: дежурно порадовавшись моему появлению, вернулась к разбросанным куклам. Да и мне было не до роли папаши. Молча разделся, залез в ванну и включил воду.

У жены тут же нашлась в ванной своя забота. Пришла, задвигала ящичками, захлопала дверцами. Я смотрел в потолок. Вода дошла мне до горла. Поединок молчанки тянулся резиной. Она первой не выдержала:

– Тебя что, совсем отпустили? Или на время?

Не хотелось ни видеть ее, ни слышать. Тем более, разговаривать. Однако помимо желаний и нежеланий существует такая дрянь как необходимость.

– По твоей истерической милости мне светит два года.

– Оч-чень хорошо.

– Твою фантазию с ножичком, с нашей кухни, следователь нашел довольно смешной. Но забрать заяву обратно уже не получится. Дело принято в законное производство. Решать теперь будет суд. У тебя есть единственный шанс облегчить совесть… Подписать со мной мировую.

Она вздернула брови.

– Я подумаю. – Начала медленно расчесываться перед зеркалом. – Может, подпишу, а может и нет. На всякий случай, суши сухари. – Торжествующе улыбнулась. – Между прочим, твой сотовый на прослушке. Ты удивлен? У меня в МВД хорошие связи. На досуге читаю твои эсэмэски. Довольно жалкий, надо сказать, романишко. – Глаза заблестели льдом. – Если я приложу это к делу, при разводе суд лишит тебя родительских прав. А заодно и жилплощади, потому что разменивать двушку с несовершеннолетним ребенком нельзя. Так что, мой сладкий, когда отсидишь, возвращаться тебе некуда. Разве что к папе и маме, они-то всегда тебя примут.