Лера то начинала сомневаться, что ее Олег, к которому она так прикипела за несколько месяцев, может оказаться подонком, то придумывала новые поводы для подозрений.

«Он категорически отказывается знакомить меня со своей матерью, – размышляла она, следя за показаниями приборов на термостате. – Может быть, это именно она – та самая неприятная наследница Ланских, которая все время шныряет по усадьбе и доводит маму до белого каления? Правда, Димка в машине что-то говорил про то, что кто-то из поселка имеет отношение к внучке дедушкиного шофера, но почему не Олег? В конце концов, Димка мог его не заподозрить, даже услышав фамилию Золотов. Он же к Олегу так хорошо относится. Хотя нет, внучка шофера замужем за этим человеком, а жена Олега – я. Но та женщина может быть его бывшей женой и просто не признаться Воронову, что уже в разводе. Черт, как все запутано, и поговорить с Димкой невозможно! А может, это все-таки Олег его ранил? Боже мой, какие чудовищные мысли приходят мне в голову!»

От этих «качелей» в голове Лера к концу дня так устала, что даже идти не могла. Ей казалось, что асфальт под ногами поднимается ей навстречу, плывет, качается, как палуба корабля. Голова кружилась так, что она всерьез опасалась упасть. Ухватившись за ствол березы, растущий возле дороги, Лера остановилась, чтобы немного перевести дух.

– Ну нельзя же так! – шепотом сказала она себе. – Еще ничего не ясно, а я уже конец света представила во всей красе. Ну что у меня за характер дурацкий! Мне про ребенка надо думать, а не про всякие глупости. Хотя если отец этого ребенка – хладнокровный убийца, то разве могу я про это не думать?

До встречи с Лелей она посидела на лавочке у ее подъезда. Вернее, сначала пошла в парк с лебедями и белками, чтобы отдохнуть под его прохладной сенью, которая не навевала ничего, кроме позитива. Но тут же вспомнила, как всего два дня назад, счастливая, гуляла тут с Олегом, кормила белок семечками с ладошки, которую, после того как все семечки были съедены, Олег нежно поцеловал.

Воспоминание было под стать удару ножом, поэтому, только войдя в парк и увидев первую белку, стремглав взбежавшую вверх по стволу, Лера остановилась как вкопанная, вытерла набежавшие слезы, развернулась и бросилась прочь, подальше от «мимимишного» парка с его беззаботными, оставшимися в прошлом картинами.

Нигде в этом городе ей не было сейчас покоя, поэтому она и приплелась к дому, где жили Воронов и Лелька, на полтора часа раньше, и уселась, как старая бабка, на скамеечку у входа. Подъехавшая в двадцать минут седьмого Лелька даже ахнула, увидев ее, насупленную, зареванную, нахохлившуюся, как воробей, абсолютно несчастную.

– Ты что тут сидишь-то, как сирота?! – воскликнула она, отпирая тяжелую дверь подъезда домофонным ключом. – Пошли давай. Что случилось? На тебе лица нет.

Сама Лелька тоже выглядела не лучшим образом. Сказывалась бессонная ночь, круги под глазами выдавали долгие и тяжелые слезы. Без макияжа она была старше своих лет. Не очень молодая, смертельно уставшая женщина в джинсах и майке.

– Мне так неудобно, Лель, – призналась Лера, после того как расположилась на стуле за стеклянным кухонным столом и обняла двумя руками чашку с горячим чаем. Не обняла даже, а вцепилась скрюченными, побелевшими от напряжения пальцами. – У тебя беда, тебе самой трудно, но мне очень нужно посоветоваться, а как-то так получилось, что больше не с кем. Я знаю тебя совсем недавно, может быть, мне поэтому не так стыдно выглядеть в твоих глазах дурой.

– Прекращай извиняться и давай рассказывай, – Лелька тоже налила себе чаю и плеснула в пузатый бокал чуть-чуть коньяка. – Знаю, что нельзя, – сказала она, заметив удивленный взгляд Леры, – но очень надо. Господи, прими за лекарство, – с этими словами она ловко опрокинула содержимое бокала в рот, бросила туда же ломтик лимона, зажмурилась, подышала открытым ртом. И еще раз повторила: – Рассказывай давай.

И Лера рассказала. По мере того как она перечисляла новые и новые факты, подтверждавшие виновность Олега, холодный ком, угнездившийся где-то в желудке, постепенно таял. Олег не мог быть виноват. Не мог, и все. Эта истина вставала перед ней во всей своей очевидности. Чувство освобождения от давящего ей на плечи ужаса постепенно сменялось чувством вины перед мужем, которое оказалось таким же нестерпимо мучительным, как и страх. Не выдержав, Лера горько заплакала.

– Чего ревешь? – деловито спросила Лелька. – Понимаешь, что полную ерунду нагородила? – Лера покаянно кивнула.

– Ты себя особо-то не терзай, – задумчиво сказала Лелька, покосилась на шкафчик, за дверью которого прятался коньяк, тяжело вздохнула и съела еще кусочек лимона. Просто так. – Понятно, что ты в растерянности. Слишком много на тебя навалилось за последнее время, а Олега ты, по правде сказать, мало знаешь, поэтому то, что ты напридумывала всяких ужасов, вполне объяснимо. И то, что ты никому рассказывать про это сгоряча не стала, тоже хорошо.

Поверь мне, что Золотов твой – действительно хороший человек. Димка с ним работал несколько лет. Говорит, таких мужиков сейчас не делают. Надежный. Честный, порядочный, слово держать умеет. И я ведь вижу, как он на тебя смотрит. Он тебя действительно любит, Лера.

– Если бы я могла в это поверить, – пробормотала Лера, давясь слезами, – насколько все было бы проще!

– А ты возьми и поверь, – в голосе Лельки появилась внезапная жесткость. – Ты же его любишь?

– Люблю, – Лера неуверенно кивнула, потом немного подумала и повторила уже полным уверенности голосом: – Люблю. Уже и не думала, что когда-нибудь смогу кого-то так полюбить.

– А раз любишь, значит, прими на веру все, что с ним связано. Нельзя подозревать человека, которого любишь. Это я тебе по собственному опыту говорю. Плавали – знаем. Ему нужно просто верить. Во всем. И ничего никогда не оставлять непроговоренным. Вот увидишь его вечером…

– Он на дежурстве.

– Ну, значит, завтра вечером, – не дала себя сбить Лелька, – и расскажи о том, что тебе тут в голову наприходило.

– Он обидится.

– Наверное, обидится. Но честность и прямоту оценит. Такие мужчины, как твой Золотов и мой Воронов, именно такие. С ними не надо играть в женские игры. Им надо все всегда говорить честно и прямо. Потому что они сами такие – прямые и честные. Без двойного дна.

* * *

В присутствии в усадьбе Алены внезапно обнаружился еще один большой плюс. Татьяна Ивановна уехала на конференцию в Москву, и на шестнадцатилетнюю девчонку упали обязанности по обеспечению питанием Лериных сыновей. Конечно, еды им было наготовлено впрок и с большим запасом. Неделю можно было продержаться, не то что три дня. Но разогреть еду, заставить мальчишек оторваться от их важных занятий, вымыть руки и по-человечески поесть, не кусочничая и не жуя на бегу, а главное, вымыть посуду – предстояло именно Алене, которая отнеслась к доверенному ей важному делу со всей ответственностью.

Девочка даже огорчилась, что побыть «на хозяйстве» ей пришлось только четверг и пятницу. В субботу в поселок приехала Лера, чтобы за выходные приготовить свежей еды и все-таки не оставлять детей надолго без присмотра. Точнее, приехала она в пятницу вечером, потому что отремонтированную машину Олег ей попросту не доверил. Недовольно бурча под нос что-то про «обезьяну с гранатой», которой, по его шовинистическому мужскому мнению, уподоблялась любая женщина за рулем, он привез жену прямо к порогу, быстро выпил чаю, минут пять поговорил с Аленой, сбегал искупаться на речку и был таков. Наутро ему предстояло суточное дежурство, и вернуться за Лерой он собирался во второй половине воскресенья.