href="ch2-537.xhtml#id1262" class="a">[537]. Ко времени восстановления ромейского господства в Сирии восходят и первые упоминания о таких православных монастырях Черной горы, как обитель Св. Пророка Илии/Св. Пантелеймона и монастырь Бетиас близ Антиохии, а также о многочисленных грузинских обителях, о которых подробнее будет сказано в последующих главах.

Эпоха второго византийского правления стала последним периодом благоденствия для великого монастыря Св. Симеона Столпника (Калаат Самаан). Василевсы щедро одарили обитель и внесли значительные средства для ее укрепления и украшения. К 979 г. стены монастыря были перестроены и укреплены, а его базилика украшена мозаикой, о чем свидетельствует сохранившаяся ктиторская надпись Патриарха Феодора II и василевсов Василия II и Константина VIII[538]. Причем, стоит отметить, что обитель сохранила преобладание местных мелькитских монахов, в том числе и игуменов-сирийцев. Даже вышеупомянутая ктиторская надпись была составлена на греческом и сирийском, что отражает сильное присутствие в монастыре сироязычных мелькитов[539]. Однако спустя всего шесть после восстановления укреплений и украшения монастыря, в 983 г., Калаат Самаан был дотла разорен войсками эмира Алеппского, а его братия и значительная часть укрывшихся там паломников была вырезана. Повторное разорение едва восстановленной императором Василием II обители пришлось на 1017 г. и уже было делом рук фатимидской, египетской армии. Эти разорения положили конец великому сирийскому монастырю, ныне представляющему лишь опустевшие, поражающие воображение руины[540]. Тем не менее, в период второго византийского правления новый расцвет пережила основанная на исходе VI в. Лавра Св. Симеона Дивногорца, «Младшего Столпника». К истории этого монастыря мы еще не раз будем возвращаться.

Особое значение в XI в. приобретают и скриптории сирийских монастырей — не только как центры перевода византийских богослужебных и богословских текстов на восточные наречия, но и как художественные центры, где работали мастера книжной миниатюры. Книжная миниатюра XI в. первой обрела ту экспрессию и тот утонченный драматизм, которые позднее повсеместно вошли в свои права в византийском искусстве эпохи Комнинов. Те тенденции, которым предстояло воплотиться на мозаиках, фресках и иконах XII в., уже проступали в миниатюре XI в., в том числе — в тех шедеврах, которые создавались в скрипториях сирийских монастырей рукой константинопольских, грузинских и антиохийских мастеров. А.Л. Саминский, чьи исследования имеют первостепенное значение для изучения художественного наследия византийской Антиохии XI в.[541], отмечает, с одной стороны, тесную связь антиохийских скрипториев с художественными традициями Константинополя, и в то же время — большую и несколько большую экспрессивность, остроту, свойственную антиохийцам[542]. Последнюю предрасположенность антиохийских мастеров, вне всякого сомнения, следует отнести к проявлению восточного, в частности — сирийского влияния. По словам А.Л. Саминского «Влияние Константинополя на искусство Антиохии (…) могло быть сильным и непосредственным. Но, несмотря на все усилия столицы по ассимиляции восточного патриархата, он сохранил свое особенное лицо: арабский язык богослужения и гордость собственным преданием. Вероятно, дух этого предания отразился в антиохийских рукописях — единственных дошедших до нас следах искусства византийской Антиохии»[543]. Среди наиболее ярких памятников антиохийской книжной миниатюры XI в. стоит, следуя А.Л. Саминскому, выделить Алавердское Евангелие, а также Евангелия-апракос из афонского монастыря Кутлумуш (cod.gr. 61) и монастыря Св. Екатерины на Синае (cod.gr. 208).

Также нельзя не отметить, что XI в. стал и периодом наиболее деятельного участия византийских василевсов в делах Святой земли и Иерусалимской Церкви. Достаточно привести пример положения святых мест в Иерусалиме. Если со времен арабского правления бремя по поддержанию и перестройке Храма Воскресения (Храма Гроба Господня) лежали на Иерусалимском Патриархе и мелькитских сановниках халифата, то в 1047 г., спустя менее чем сорок лет после полного своего уничтожения, важнейший паломнический центр христианского мира был восстановлен именно благодаря стараниям и вкладам ромейских василевсов. После разрушения иерусалимского Храма Гроба Господня халифом Аль-Хакимом, в 1009 г., ромейские василевсы Роман III Аргир, Михаил IV Пафлагон и Константин IX Мономах последовательно добивались восстановления собора (ценой освобождения 5.000 мусульманских пленников, возведении фатимидской, шиитской мечети в Константинополе и т. д.). В 1047–1048 гг. собор был восстановлен, опять же, византийскими мастерами, и на средства ромейского императора Константина IX Мономаха. О роскоши этих византийских вложений в Святую землю свидетельствует описание персидского путешественника Насира Хосрова, посетившего Иерусалим и новый, едва возведенный Храм Гроба Господня, в 1047 г. «На сегодняшний день церковь представляет собой невероятно обширное сооружение, способное вместить 8.000 человек. Здание возведено с величайшим умением, из разноцветного мрамора, с орнаментом и скульптурами. Внутри церковь украшена византийскими тканями, с золотой вышивкой и изображениями. Они отображают Иисуса — мир Ему! — который иногда изображен восседающим на осле. Там же изображения других пророков, таких как Авраам, и Измаил, и Исаак, и Иаков со своими сыновьями — мир им всем! Эти изображения покрыты сандараком (т. е. маслом красного можжевельника): и лик каждого изображения покрыт тонким стеклом, совершенно прозрачным. Это позволяет не вешать занавесь и, в то же время, защищает изображение от оседающей пыли и грязи, ибо стекло ежедневно протирается служителями»[544]. Разумеется, описанный Насиром собор — это был не дошедший до нас романский Храм Гроба Господня, но более сложное и несколько менее масштабное, предшествующее сооружение — с базиликой на месте нынешнего кафоликона, открытой ротундой над Святым Гробом и тремя дополнительными капеллами с западной стороны кувуклия[545].

Разумеется, усиление византийского влияния в Антиохийской Церкви (и, соответственно, в Грузии и пределах Иерусалимского Патриархата) отнюдь не следует воспринимать как некий деструктивный процесс. Напротив, итогом «византинизации» стало масштабное строительство или обновление восточных храмов и монастырей, расцвет монашеской жизни (в том числе и под ощутимым влиянием зарождавшихся афонских традиций), прибытие на Восток константинопольских иконописцев и богословов. Единственное негативное проявление церковной «византинизации» можно усмотреть в давлении константинопольской иерархии и светской власти на Антиохийский Патриархат, и в постепенно оформлявшемся стремлении вытеснить одну богослужебную традицию (антиохийскую, западно-сирийскую), всецело отдавая предпочтение другой (константинопольской). Все эти процессы, во многом, обострились и дошли до своего завершающего этапа как раз в эпоху крестовых походов, о чем подробно будет сказано в последующих частях книги.

Армяне в византийской Сирии и Киликии

В то время как империя прилагала значительные усилия для инкорпорирования или, напротив, вытеснения христиан-сирийцев (стремясь всячески подавить сиро-яковитов и усилить византийское влияние среди сирийских мелькитов), ромейские василевсы открыли путь на завоеванные восточные земли еще одному христианскому народу, а именно — армянам. С завоеванием армянских царств Арцрунидов (Васпуракана) и Багратидов (царства Ани)[546], Ромейская держава вполне естественно обратилась к людским ресурсам покоренных армянских территорий. Армянская миграция, за счет которой ромеи пополняли свои воинские контингенты и восполняли потери среди населения опустевших восточных провинций,