БОЦМАН

По возвращении в Таллин меня ждал сюрприз — назначение на "Сулев" боцманом, причем по желанию Сейдбаталова. В начале я решил отказаться, но, подумав, согласился: когда, где и как не в этой должности доказать капитану, что он был неправ. Однако доказывать не пришлось, судном командовал сначала Стрежнев, затем, на время отпуска, его заменил капитан Х. Лийдеман.

Сказать, чтобы в новой должности мне пришлось напрягаться, было бы неверно, я хорошо знал судно, командный состав и экипаж, они, за небольшим исключением, так же хорошо знали меня. Рейсы были непродолжительными, осень стояла спокойной, без штормов, и не доставляла много хлопот. Основное время занимали подготовка трюмов, работа с грузовым устройством, поддержание хорошего внешнего вида судна и уборка. Оставалось достаточно времени и на совершенствование навыков штурманской работы, глубокое изучение радионавигационных приборов, судовой бухгалтерии. На мостике мог появляться в любое свободное время, оба капитана это поощряли и охотно делились опытом.

Именно тогда я начал самостоятельно вести систематическое планирование работ на палубе, с ежедневной оценкой качества их выполнения каждым матросом и с отметкой о любых замечания командного состава. Так появился у меня еще один дневник — рабочий, который и впоследствии буду вести регулярно, работая в любой должности. Стоит ли говорить о том, что это сослужит мне немалую службу в дальнейшем.

Судно постепенно покидали те, кто вышел в штурмана. Ушли Г. Онищенко, И. Ловецкий. Матросов-выпускников училища становилось все меньше и меньше, флот пароходства быстро рос, вместе с ним росли и люди.

Мне очень понравился наш новый капитан Хари Эльмарович первый капитан-эстонец, с которым мне довелось встретиться. Спокойный, сдержанный, неторопливый, он всегда доброжелательно относился к экипажу и особенно к молодым штурманам, беспокоился об их непререкаемом авторитете, никогда не повышал голоса и не позволял этого делать другим. Вывести его из равновесия не могло ничто — ни штормовая погода, ни туман, ни ошибки судоводителей. Он появлялся на мостике тогда, когда это было необходимо, и его появление не вызывало у других смятение или чувства неудобства. Та же атмосфера воцарилась в кают-компании и в целом на судне. Он очень умело держал дистанцию — был рядом, но не допускал панибратства. Страх перед "высшей властью" сменился уважением, и сразу же, как ни странно, значительно сократилось число нарушений.

Глядя на него, сделал в дневнике пометку: "Пословица о том, что страх воспитывает подлецов — верна", и добавил: "А уважение нужно заслужить, добиваться его властью — бесполезно". Много лет спустя, из-за усталости и перенапряжения, я сорвусь и попытаюсь "закрутить" гайки, но, увидев эту запись, вовремя остановлюсь.

Однако нехорошее предчувствие не оставляло меня, и впервые начали беспокоить боли в желудке. Судовые повара, как бы ни старалась, готовить хорошую пищу постоянно, были не в состоянии. На это кроме низкой квалификации было еще много причин — качка, недостаточный ассортимент продуктов, маленькая емкость судового холодильника, отсутствие свежих овощей, поэтому желудочные болезни у моряков врачи классифицировали как профессиональное заболевание. Мое беспокойство усилилось после того, как в рейсе случилось прободение язвы у матроса Якубовича, и только то, что мы уже находились недалеко от Лиепаи, спасло от летального исхода, опоздай мы с приходом на полчаса. Пришлось обратиться к врачу, он успокоил — гастрит, но первый звонок прозвенел.

Сейдбаталов вернулся в начале декабря и начал свою деятельность с наведения "порядка" среди штурманов. После Лийдемана его кипучая деятельность больше походила на попытку восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Недели две я старался не попадаться ему на глаза с целью избежать разговора, который, как полагал, обязательно затронет тему моего боцманства.

Он подошел ко мне, когда я подменял вахтенного матроса у трапа на ужин.

— Что вы бегаете от меня, как заяц от гончей? — спросил он не без ехидства в голосе. — Я полагал, что новый боцман поинтересуется отношением капитана к работе на палубе.

Этот ехидный тон вызвал в душе моей бурное негодование, которое я с трудом сдерживал. — Меня не учили обращаться напрямую к капитану через голову непосредственных начальников, — ответил я, как можно корректней, хотя хотелось сказать, что я не заяц, а он совсем не похож на гончую. — Все работы согласованы со старпомом.

Лицо капитана потемнело. — Не хотите говорить со мной? Я ведь только хотел узнать ваше, а не старпома, мнение. Вижу, вы быстро освоились с работой боцмана, значит, я был прав.

— Извините, товарищ капитан, я еще не ужинал, разрешите идти?

— А я вас не задерживаю, — ответил он с улыбкой, которая говорила, что разговор не окончен.

Утром я зашел в каюту старпома с заявлением о списании с судна, официально имел на это право, у меня оставалось достаточно много дней неотгуленного отпуска и выходных.

Тот и разговаривать не стал: — Пока сам с мастером не решишь этот вопрос, ко мне больше не суйся. Я человек временный и не собираюсь ломать из-за тебя копья. Он, кстати, думает, что ты по его совету застрял в боцманах надолго, осознал? Я бы на твоем месте не стал его в этом разубеждать. Да и перед Новым годом вряд ли кто приедет тебе на замену.

Старпом был немолодым, из разжалованных капитанов, человек толковый и рассудительный, когда не пил. Мне он нравился, и я не стал возражать, надеясь, что еще недельки три вытерплю и уйду с судна по согласованию с капитаном, но все вышло совсем не так.

Мы сделали рейс в Швецию и после католического Рождества пришли в Вентспилс и швартовались под вечер у городского причала. Парадный трап спускать не стали, судно было в полном грузу, установили трап-сходню. Подмораживало, и мокрый снег образовал ледяную корочку. Матрос пошел в подшкиперскую за песком, а я ожидал его прихода, когда к трапу подошла невысокая женщина в белой шубке, с чемоданом в руке. В сумерках узнал ее не сразу, это была жена капитана. Приняв у нее чемодан, поставил его на палубу и протянул руку. Женщина стала спускаться, поскользнулась и начала падать. Мне ничего не оставалось, как схватить ее под руки, а она обхватила мою шею руками. Про себя я отметил, что она легка, как пушинка, и пронес ее метра три прямо к надстройке, и когда поставил на палубу, то заметил в иллюминаторе над собой капитана.

Лица его я не видел, Но по чувству, очень похожему на то, которое испытал два года назад по приходу на судно, понял, что мое пребывание на "Сулеве" на этот раз подошло к концу.

Приказ о моем