На шхерах в расселине скал виднелась зеленая лужайка.

Там они и уселись. И, откуда ни возьмись, появились еда и питье, и кто-то им прислуживал. Но он этого не замечал, да от радости великой и думать о том не стал бы.

— Иванов день хорош, — сказала она, — я молода, а ты — жених мой. Так взойдем на ложе брачное.

И была она так прекрасна собой, что он себя от любви, не помнил.

Но, перед тем как настала ночь, в тот миг, когда предзакатные лучи начали в открытом море играть, поцеловала она его, роняя слезы.

— Этот летний день хорош, — сказала она, — а вечер еще краше. Но уже смеркается.

И вдруг ему почудилось, будто она стала стариться у него на глазах, а потом растаяла, как облако.

А когда солнце за край моря село, остались перед ним на шхерах лишь её разбросанные льняные одежды.

Стояла тишина, и лишь двенадцать чаек летали над морем в светлую Иванову ночь.

ВОЛШЕБНАЯ РЫБА

(Ad inferos[76])

Удивительную рыбу поймал Нуна.

Леска сильно задергалась, он потянул — тяжело, вода закипела, забурлила, и забилась на крючке большая толстая форель, сверкая то красно-пятнистыми боками, то изжелта-бурым брюхом; вытащил Нуна леску, не дал сорваться рыбине.

Он кинул её в лодку, снял с крючка и увидел, что у рыбины вместо глаз только две узенькие щелочки.

— Ишь какая рыба попалась, ненашенская, — сказал подручный, который помогал ему удить.

Все слыхали, что это озеро двойное, под первым дном у него будто бы было еще одно.

Нуна не стал разбираться, что там поймалось — хоть нашенская, хоть ненашенская рыба, — главное, что большая. Ему так хотелось есть, что даже живот подвело, он и крикнул работнику, давай, мол, греби к берегу, чтобы её поскорее в котел — и сварить. Он уже целый день просидел в лодке, с утра все никак не клевало.

Не прошло и часа, как рыбина, которая недавно барахталась и колотила хвостом по воде, была сварена и её розовое мясо лежало на блюде — позарилась на наживу, вот на крючок и попалась. Тут Нуна вспомнил, какие у неё были чудные глаза и непривычная раскраска, и расковырял вилкой рыбью голову.

Снаружи вместо глаз были одни щелочки, но, когда он поковырялся, внутри оказались кругляшки, значит, глаза все-таки были.

Нуна пожалел, что не рассмотрел рыбу хорошенько, прежде чем бросить в котел. Голова у неё была не такая, как у обычных форелей; но теперь было поздно разбираться.

На вкус она оказалась очень хороша.

Зато ночью Нуна никак не мог уснуть, и ему все мерещился блеск воды; иногда его одолевала дремота, а в голове все время вертелись мысли об удивительной рыбе.

И вот он опять сидит в лодке и чувствует в руке, как тогда, — дёрг-дёрг, — это значит, рыбина на крючке изо всех сил бьется и крутится, жизнь свою спасает.

И вдруг рыбина стала такой огромной, что перетянула его и потащила за собой вместе с лодкой. Они мчались, как будто подхваченные ветром, а озеро на глазах понижалось и усыхало.

Вода неудержимым потоком устремлялась в ту сторону, куда лодку волокла рыба; Нуна понял, что его засасывает бездонная дыра, которая оказалась на дне озера.

Водоворот подхватил лодку, и она нырнула.

Внизу было темно, точно в сумерки, и лодка долго неслась по бурной подземной реке, среди гулкого шума, от которого гудело в ушах. Сперва снизу, как из погреба, пахнуло холодом. Но потом начало теплеть и даже стало душно.

Близко к устью река разливалась все шире, течение сделалось тише, и наконец впереди показалось озеро.

По берегам, укрытые мраком, далеко простирались болотистые топи, и слышно было, как там ворочаются и хлюпают по грязи какие-то огромные звери. С шумом разрывая взбаламученную трясину, шипя и фыркая, из гнилой воды вылезали извивающиеся гады.

Рядом с лодкой в воде плавали светящиеся фосфорическим светом рыбы. Нуна заметил там разных, но все они были безглазые.

Несколько раз Нуна различал в глубине очертания огромного морского змея, но конец длинного туловища терялся во мраке. Теперь он понял, откуда заплывают к ним в озеро эти твари, которых иногда можно видеть в жаркие летние дни, после того как вода хорошенько прогреется.

Утконосые драконы с приплюснутой головой плавали и ныряли за рыбами, а потом выкарабкивались, волоча брюхо, на илистый берег и удалялись к болотам.

В теплом и затхлом подземелье было нечем дышать, и вдруг Нуну обдало холодным ветерком; на берегу лежал, свившись в тяжелые кольца, покрытый зеленой слизью могильный змей, который роет землю под кладбищами, чтобы залезть в могилу, и там гложет гробы, пока от них не остается одна труха, — его-то холодная кожа и распространяла вокруг прохладу.

Какие-то странные чудовища, похожие на бесформенные туши, с мохнатыми гривами, которые, как говорят, встречаются иногда в горных озерах, ворочались в чавкающей тине и шлепали по болоту, преследуя добычу.

Нуна смутно видел многоруких человекоподобных созданий, которых моряки встречают порой в открытом море, а сухопутные жители замечали возле старинных курганов.

А в воздухе все время стояло негромкое шуршание, как будто там тучами проносились невидимые существа, недоступные для человеческого зрения.

Но вот лодка очутилась в стоячей воде, густо заросшей тиной, и потолок пещеры навис над самой головой.

Внезапно из яркой голубой щели с невообразимой вышины упал в подземелье пронзительный луч света.

Вся лодка была окутана густыми испарениями, поднимавшимися от воды, а вода была желтой, как та, которую выпускают из сточных труб.

При виде этого Нуна вспомнил безвкусную тепловатую артезианскую воду, которую невозможно пить. Вот откуда её выкачивают — из этого мира подземных рек и озер.

Было жарко, как в печке, этот жар поднимался из множества бездонных расщелин и пропастей, а рядом ревели и грохотали, сотрясая землю, могучие водопады.

Но тут Нуна вдруг ощутил, как его тело словно избавилось от какой-то тяжести, будто сняли с него давящие оковы, и вот он начал подниматься. Он чувствовал небывалую легкость, способность парить в воздушном пространстве, он испытывал чувство полнейшего равновесия.

И, сам не зная как, он вдруг очутился опять на земле.

ЛЕС

Рос в одном краю огромный лес, он тянулся на много миль, и никто не знал, где он кончается.

Был этот лес дремучий, неведомый, в его чащобах водились волк и медведь, лиса и белка, заяц и горностай, олень и лань.

Здесь не ступала нога