— Разве можно от такого отказаться? — удивилась мисс Майнеке и все-таки положила ей немного на тарелку.

Люси молча ковырялась в десерте. Лужицей растекалось мороженое. Я доела свою порцию дочиста, хотя Люси своим кислым видом напрочь испортила мне аппетит. Ее не интересует подобная…

Она беззвучно вошла в комнату и села рядом, как будто я ее ждала. Наверное, это правда… в каком-то смысле. Мы долго сидели молча. Я не отрывала взгляда от своего дневника. Мне пришлось локтем прикрыть страницу, на которой я только что писала. Она не должна была увидеть там буквы Л-Ю-С-И. Черные чернила еще не высохли. Я чувствовала влагу на внутренней стороне предплечья. Они отпечатались на коже. Ручку я положила на стол, даже не надев колпачка, хотя не выношу, когда перо высыхает. Боковым зрением из-под очков я увидела, что она положила руку рядом с моей, близко, но не прикасаясь. Волоски на руке были черные и длинные, а кожа — белая-белая. Но плотная. Ни одна вена не просвечивала.

— Как думаешь, мы однажды станем такими, как они? — Эрнесса кивнула на портреты основательницы школы и немногочисленных первых директрис, глядевшие прямо на нас. Все в темно-коричневых, серых и зеленых тонах. Улыбка никогда бы не смягчила эти черты. От нее лишь осыпался бы слой краски с безжизненных лиц.

— Сомневаюсь, — у меня вырвался нервный смешок, — это не мой стиль.

— Я говорю не об одежде. Такими же старыми и выхолощенными, как мисс Руд, как все эти дамы. Я никогда не хотела вырасти, честное слово, я была бы счастлива навсегда остаться ребенком.

— Я тоже. Но такой, как они, не станешь в одночасье. Такой нужно родиться. Как мисс Руд, например. Наверное, не так страшно стареть, как нам кажется. Все стареют рано или поздно.

Надо же, я разговаривала с Эрнессой!

— Это случится скорее, чем ты думаешь, — сказала Эрнесса с той уверенностью, с которой она всегда высказывалась о жизни и смерти — о том, о чем людям подчас очень трудно говорить.

— Но кажется, до этого еще так далеко, — мягко прибавила я.

— Ты просыпаешься однажды и обнаруживаешь, что стала похожей на них, и поражаешься, что живешь совсем не так, как ты себе воображала. Думаешь, хоть кому-то по душе такой финал?

Эрнесса ждала моего ответа, а я не хотела отвечать. Я с надеждой смотрела на дверь и молила о том, чтобы кто-нибудь вошел и освободил меня. Почему именно сегодня читальный зал точно вымер? Ее вопросы похожи на крылышки мотылька.

— Если так будет, я покончу с собой. — Мне все-таки пришлось ответить.

— Их ожидание затянулось, — сказала Эрнесса, — они полагали, что будут жить вечно.

Эрнесса отодвинула кресло, встала и вышла из библиотеки. Я посмотрела на нее, только когда она уже закрывала за собой дверь.

Я вспомнила слова, которые той ночью заставили меня в угаре броситься в снег: «Я говорила себе: „Прыгай, прыгай!“ Но вода была так холодна…»

Наш вчерашний поход в город закончился плачевно. Произошла катастрофа, почти как в тот день, когда наши девчонки угнали такси. В центре на станции мы встретились с Чарли. Это была совсем другая Чарли. Чарли, одетая в видавшие виды клеши и линялую синюю джинсовую куртку с вышитым на спине американским флагом. Судя по жирным сосулькам волос, торчащим из-под красной банданы, Чарли не мыла голову с тех самых пор, как уехала из школы.

Увидев нас, она вскинула сжатую в кулак руку и выкрикнула:

— Власть — народу! Айда штурмовать магазины!

И мы вприпрыжку ринулись по широким тротуарам Брод-стрит, галдя и дурачась.

По дороге нам попался большой музыкальный магазин, Чарли скомандовала:

— Пошли смотреть пластинки. — И, прежде чем кто-то успел возразить, она была уже внутри.

Мы пошли следом. Я стояла в сторонке, наблюдая, как остальные перебирали ряды пластинок. Неожиданно Люси оживилась. Рассматривая обложки, она запела о лунной тени. Снова Кэт Стивенс. Она все повторяла, тихо и монотонно, одни и те же слова: «Тень луны, тень луны, тень луны…»

Но когда мы пришли в большой универмаг и всей толпой набились в примерочную вместе с Софией, Люси в изнеможении сползла на пол в уголке. Может, это освещение в примерочной так все искажало, но лицо у Люси стало пепельным, а глаза помутнели.

Мы не видели Чарли с самого Рождества. Она рассказывала нам о своей новой школе, особенно о новых наркотиках, которые ей удалось попробовать за последний месяц:

— Я выучила новый алфавит: ЛСД, МДМА, ДМТ, ТГК, СТП. Полный отрыв башки!

Наверное, мы все расстроились, что Чарли совсем не скучала по нас, по школе. Мы слушали молча. И только Клэр заинтересовалась новой наркотой. Она хотела знать, где ее можно достать.

— Не знаю, как бы я пережила это дерьмо в школе, — сказала Чарли, — такая жуть! Вся эта дичь насчет Доры. Она вечно твердила о самоубийстве, но я никогда не принимала ее слова всерьез. Как и ее трепотню о философии, книгах и прочих делах. Я все пропускала мимо ушей. Одно дело — говорить, и совсем другое — сделать. Покончить со всем.

Люси побелела и задышала быстро-быстро. Я ждала, что сейчас что-то случится.

— Никто не хочет говорить о ее… об этом несчастье, — сказала я.

— Извините, девчонки, — сказала Чарли, — я не хотела вас лажать. Мне в новой школе так круто, ага. Я тут вообще ни фига не напрягаюсь. Но, скажу вам, травка тут не так забирает, как в прежней школе.

Она оглядела платья, висевшие на крючке, — София хотела выбрать что-то для танцев на весну — и сказала:

— Это какой-то старушечий прикид, не шмотки, а пережитки капитализма. Когда начнется революция, все будут одеваться, как я!

Мы засмеялись над ней.

София перемерила кучу платьев, но ей казалось, что все они чересчур короткие и полнят. Разглядывая себя в двойном зеркале, она все стонала, что у нее целлюлит на бедрах. Что за целлюлит такой? Существует ли он на самом деле? София втирает тонны итальянского крема в свои ляжки, чтобы сделать их более стройными и упругими, но никакой разницы не видно. Бедра в ямочках даны ей от природы. София вертелась из стороны в сторону и качала головой, словно раздумывая, сможет ли она за три месяца сбросить двадцать фунтов.

— Ладно, пошли, — сказала София. — И правда — старушечьи платья.

Мы подняли Люси с пола и выволокли из примерочной.

София и Клэр хотели еще посмотреть нижнее белье, но Люси наотрез отказалась оставаться в универмаге.

— Я всегда так устаю от больших магазинов. У меня голова раскалывается, — пожаловалась она.

Мы вместе с Люси вышли наружу, пытаясь придумать, чему бы посвятить остаток дня. Но вдруг оказалось, что нам совершенно нечем себя занять.

— Мне надо выпить кофе, — сказала Люси, и мы пошли в кафе, где она выпила две чашки черного кофе без сахара и сливок.