– маленьким часовщиком. Невысокий рост Шолома тоже был постоянным поводом для насмешек. Но Шолом все равно не ощущал с ними той духовной близости, какая была у него с евреями России в предыдущем полку. Ночами он изливал душу в письмах папе и в стихах.

– Шварцбард! Иди сюда! – крикнул ему капитан.

Шолом подбежал и отдал честь командиру.

– Возьми десять человек и пройдите вверх по горной дороге, до спуска с горы. Мы подозреваем, что там могут быть немцы. Нам нужна информация о расположении противника. Они строят свои укрепления невдалеке отсюда. В общем, дорога должна быть нашей.

– Слушать, господин капитан. Такая честь и вся мне! За что?

Капитан улыбнулся странному акценту Шолома и его ошибкам.

– Потому что ты очень хороший, образцовый солдат, Шварцбард. Бесстрашный и ответственный! Идите. Вернитесь до вечера!

– Есть!

Шолом отдал честь и ушел выполнять приказ. Он взял с собой восемь евреев и двух французов.

Его отряд шел по горной дороге уже минут тридцать. Солдаты шли с винтовками наперевес, поднимая с земли небольшие облачка пыли. Шолом послал вперед двух самых внимательных солдат – Берке Муттера и Йоську Гольдштейна. Солнце уже припекало. Шолом внимательно и цепко вглядывался в даль, разглядывая зеленые заросли на обочине дороги. Вдруг Берке резко остановился и поднял правую руку вверх. Это был сигнал тревоги. Отряд рассредоточился по сторонам дороги. Йоська подбежал назад к Шолому и сказал:

– Немцы! Три человека! Минируют дорогу.

Йося показал направление. Шолом посмотрел в бинокль и увидел ненавистные ему рогатые каски и зеленоватую форму. Солдаты противника были в двадцати метрах. Они рыли ямки для мин саперными лопатками и были на более низком уровне дороги, прямо под отрядом Шварцбурда.

– Что же делать? – пронеслось в голове Шолома.

– Уйти? Убить их? Взять в плен? А если они не одни?

Шолом решить испытать судьбу.

– Жерар! Сможешь одним выстрелoм убить кого-тo из них? – спросил Шолом молчаливого солдата, известного своей меткостью.

Тот кивнул и, вскинув винтовку, выстрелил в усатого немца. Удар выстрела опрокинул горе-бюргера на спину. Немцы вскочили с земли и начали смотреть по сторонам. К ним сразу подбежали еще десять человек. Секунду покричав, они начали палить из винтовок в направлении выстрела.

Шолом довольный улыбнулся: «Вот вы и повылезали все, как черви из трупа… А теперь вас надо кончать».

– Огонь! – тихо скомандовал Шолом своим прицелившимся солдатам. Семь немцев повалились на землю. Оставшиеся перезаряжали винтовки.

– Гранаты в бой! – скомандовал Шолом, и его люди закидали немцев гранатами. Серия взрывов добила немцев, а потом раздался еще один страшный взрыв. Это сдетонировала взрывчатка, которую ставили немецкие саперы.

– Мотя Друкман! Быстро назад. Сообщи о том, что тут произошло, и приведи подкрепление немедленно! – приказал Шолом.

Друкман убежал, а отряд Шолома остался ждать немцев, которые не могли не прийти на грохот взрыва. Интуиция не подвела Шолома. Через пятнадцать минут появился немецкий взвод из пятидесяти человек. Подпустив их поближе, Шолом приказал открыть прицельный огонь сверху. Немцы не могли попасть в стреляющих сверху французов, защищенных густой зеленью и солнцем, слепившим немцам глаза. Отряд Шолома расстрелял большинство немецкого взвода и взял в плен десять человек. С богатой добычей и без потерь Шолом повел отряд назад. Вскоре они столкнулись с большим подкреплением, которое вел его капитан. Узнав детали боя, капитан направил свою сотню на место боя.

– Молодец, Шварцбард! Образцовый солдат! Уйти было нельзя! Мины надо было обезвредить! Возвращайтесь назад! Теперь мы контролируем дорогу, и сможем помешать им возводить укрепления.

Пленные немцы шли медленно и понуро. Их то и дело подталкивали прикладами в спину и окриками солдаты.

Вдруг Шолом заметил, что у одного из немцев из-под гимнастерки вылезают белые нити талеса[110].

Шолом подошел к пленному и спросил его:

– Бизст а йид[111]?

Тот улыбнулся, как ребенок, и радостно ответил:

– Аваде! А руссишер йид. Мендел Френкель. Фин Екатеринослав[112].

У Шолома загорелись глаза. И он по-отечески сказал ему:

– Меня зовут Шолом Шварцбурд. Я тоже из России. Из Балты. Не бойся ничего. Я тебе всем, чем смогу, помогу. Считай, что ты попал к брату. Может, для того, чтобы тебе помочь, Б-г меня и послал сюда…

Через несколько дней Шолом отправил двух своих друзей-евреев для того, чтобы сопроводить пленного Френкеля в лазарет на обследование. «Во время похода в лазарет пленный, – как потом написали в рапорте о происшедшем, – проявив неожиданную ловкость и скорость, сбежал. Любые попытки его поймать не увенчались успехом». Шолом даже не получил выговора за эту историю. Пленные часто сбегали.

Сцена 24

Командир написал рапорт о Шоломе, рекомендуя командованию наградить его. Вот что он написал:

«Легионер 363-го регулярного пехотного полка, подданный России, обладающий постоянным видом на жительство во Франции, Самуил Шварцбард является образцовым солдатом. Солдаты оценивают его как прекрасного товарища. Он всегда идет на помощь товарищам по оружию. Все любят его. Он прекрасно выполняет в одиночку наиболее опасные задания, стараясь ни на кого их не перекладывать. Более того, он всегда берет основную опасность на себя, защищая товарищей. Шварцбард, командовавший отрядом, блестяще выполнил задание по разведке и разминированию горной дороги. Отряд потерь не понес. Рекомендую наградить Шварцбарда орденом за храбрость».

Однако служить в нееврейском полку Шолому становилось все тяжелее, и мрачные, черные мысли, связанные с этой затяжной и, как казалось ему тогда, бесконечной войной, начали его одолевать. Он записывал их в стихотворной форме, изливая в них ночами свою печаль.

«Что я защищаю? С кем и за что воюю? Зачем эта война? Похоже, этого не знают даже офицеры. Что они делят с немцами и австрийцами? И где здесь я, еврей, стоящий между ними, в схватке двух Эйсавов?»[113] – горестно думал он.

Долгие месяцы боев не прошли просто так. Постепенно Шолом начал погружаться в страшную депрессию.

Старые солдаты называли её тараканом. И этот жуткий таракан, нашептывавший солдатам мысли о самоубийстве, заполз и в голову к Шолому.

Настроение пропало. Один день исчезал в мареве заката, в точности похожий на предыдущий и на тот, что последует за ним. Проклятая, страшная, монотонная война! Тем временем французская армия изо всех сил старалась сдерживать немцев в затянувшейся на месяцы Верденской битве. Конца и края этой мясорубке не было. Новая родина не спешила отправлять Шолома домой, к истосковавшейся жене, под музыку военного оркестра и звон орденов и медалей. Медленно истекая кровью, французские солдаты сходили с ума.

В ночь на 1 марта 1916 года Шолом воевал в Ла-Шаплоте, что возле Буржа. Когда он доедал ужин, открылась дверь, и внутрь вошел вернувшийся с дежурства однополчанин Саша Третьяк, усталый и замерзший.

Саша выпил вина и сказал:

– Дубняк в траншеях. Холод бьет до костей!

Затем он перекусил и сказал Шолому:

– Газелу унесли медики. Совсем ему плохо стало.