Я улыбаюсь. Я горю.

– Ты прекрасна, Ханна. – Щекочет меня его дыхание.

Шум из гостиной становится ближе.

Я взволнованно отталкиваю его, натягиваю трусики и выпрямляюсь. Спешно одергиваю подол и отчаянно пытаюсь отдышаться.

– Нужно возвращаться, – бросаю я, не оборачиваясь.

И бегу по коридору.

– Где ты пропадаешь? – Раздается мне навстречу гневный окрик.

Я вздрагиваю и останавливаюсь. Это Макс. Инстинктивно кидаю взгляд через плечо, но за мной никто не идет. Алекса нет.

– Относила… скрипку. – Лепечу я.

– Пора подавать второе! – Взмахивает руками муж.

И всматривается в темный коридор.

– Так помоги мне! – Рявкаю я и, не дожидаясь, что он пойдет и обнаружит там, в темноте, Алекса, решительным шагом направляюсь дальше по коридору.

Мои руки дрожат, ноги буквально подкашиваются от страха, но я слышу шаги. Макс послушно следует за мной.

Наверное, он огорошен тем, что я повысила тон в разговоре с ним, но мне теперь совсем не хочется молча терпеть его выходки и выносить его муштру.

– Ты что, обиделась? – Доносится в спину.

Я лихорадочно сбегаю по ступеням, боясь оборачиваться. У меня горят щеки, припухли губы и, возможно, размазана помада. Скорее всего, на моем лице прямым текстом написано о том, чем я только что занималась, поэтому мне нужно сначала привести себя в порядок, а затем уже смотреть в глаза мужу.

– Какая муха тебя укусила? – Цедит сквозь зубы Макс. Мы проходим мимо гостей, и по его тону слышно, как старательно он им улыбается: – Да, ребята, рассаживайтесь, сейчас продолжим!

– Та же муха, которая заставила тебя лгать, что ты обожаешь мою игру на скрипке! – Заявляю я, влетая в кухню.

Я чувствую, как под платьем, по ноге медленно стекают горячие, липкие капли, и мысленно проклинаю себя.

– Но я не лгал! – Макс старается говорить как можно тише. – И это было твоим решением забросить инструмент!

– Да неужели? – Нервно усмехаюсь я.

– Значит, ты снова за своё? – Останавливается он за моей спиной.

Я беру поднос с тарелками, поворачиваюсь и вручаю ему:

– А ты снова пытаешься манипулировать мной?

Мы разглядываем лица друг друга всего несколько секунд, и Макс с подозрением прищуривается. Он словно хочет сказать мне что-то, но затем решает промолчать и лишь тяжело вздыхает.

Я знаю этот взгляд – он недоволен. А, значит, последует наказание.

Но Макс берет поднос и молча уходит, и у меня, наконец, получается выдохнуть. Я беру себя в руки, поправляю одежду и разношу еду. Алекс уже за столом, и мне даже удается взглянуть на него. На нем ни следа от помады – слава богу!

– Все хорошо? – Спрашивает он одними губами.

Киваю.

Макс так занят исполнением роли радушного хозяина, что ничего не замечает. И до подачи торта мы с Алексом даже дважды успеваем перекинуться взглядами.

Наконец, этот вечер заканчивается.

– Ты что, вот так бросишь всю посуду в раковине? – С ошеломлением интересуется Макс, когда я, проводив последнего гостя, снимаю каблуки и поднимаюсь наверх.

– Я вымою ее тогда, когда мне будет удобно. – Сообщаю я, удаляясь.

Приняв душ, сразу ложусь в постель.

– Я всё помыл. – Ласково сообщает муж, появляясь в спальне через минуту.

– Спасибо. – Удобнее устраиваясь на подушке, отзываюсь я.

Слышу, как он открывает ящик стола и шуршит презервативами. У меня, как у собаки Павлова на этот звук уже рефлекс – только обратного свойства: меня начинает колотить нервной дрожью от предвкушения близости.

Я накрываюсь одеялом почти с головой и стискиваю зубы.

– Иди сюда, моя маленькая. – Мурлычет Макс, приближаясь. Матрас под его весом проседает, я чувствую, как он забирается под одеяло и прижимается ко мне.

– Макс, я хочу отдохнуть. – Делаю я бесполезную попытку защититься.

– Я тебе помогу. Тебе просто нужно расслабиться.

– Макс…

Муж начинает покрывать поцелуями мое предплечье, тянется к шее. Я понимаю, что сопротивляться бесполезно, и решаю подчиниться. Перекатываюсь на живот – лучше уж так, чтобы не смотреть ему в лицо. Терпеть будет труднее, но хоть не приходится ничего изображать.

– Я люблю тебя. – Говорит он, раздвигая коленом мои ноги.

И я упираюсь локтями в матрас, когда он входит.

– Ммм… – На этот раз стону уже от неприятных ощущений.

Макс вдавливает меня в кровать, двигаясь все жестче и сильнее. Я кусаю губы, комкаю простынь и глотаю слезы.

Он трахает меня, не жалея, и пребывает в полной уверенности, что это именно то, что мне нужно.

А я не сопротивляюсь – ведь пойми он, что мне так не нравится, то полночи будет затрахивать меня до смерти, добиваясь гребаного оргазма, который станет доказательством того, что он всё сделал, как надо.

И я терплю.

Руки болят, спину ломит, между ног творится кромешный ад. Я просто считаю минуты и уже не мучаюсь вопросами, когда это все закончится. У меня нет сил, имитировать блаженство, и я просто жду, когда ему самому надоест. Но Макс – машина. Он точно заведенная механическая игрушка – способен долбить и долбить в одном темпе, пока не кончится его собственный заряд.

Я вскрикиваю, когда он сжимает волосы на моем затылке. Бью его по руке, всхлипываю, и Макс отпускает. До синяков впивается пальцами в мои бедра и продолжает вбиваться в меня, сильнее и резче притягивая к себе.

Сначала мое лицо трется опростынь, потом я бьюсь лбом уже об спинку кровати – что-то происходит, но я не желаю ничего чувствовать. Мне плохо. У меня не получается отрешиться.

– Ты спишь, что ли? – Спрашивает муж, грубо переворачивая меня на спину.

И снова трахает. Трахает, трахает…

Его не смущает, что во мне уже сухо, точно в пустыне.

«Если бы я спала, то не вытерпела бы так долго», – проносится у меня в мыслях.

И я обнимаю его и притягиваю к себе – просто, чтобы не смотреть в лицо. Конечно, он заметит, что я лежу безвольно и не вожу ладонями по его спине. И заметит, что не дышу томно и не стону часто. Но мне уже, если честно, абсолютно плевать. Я больше не могу так. Не хочу.

И, наконец, Макс мычит что-то, затем начинает дрожать и тяжело опускается на меня грудью.

«Хвала небесам!»

– Твое сердце бьется так сильно… – Романтично говорит он.

– А мне кажется, что не бьется совсем. – Хрипло отзываюсь я.

Он перекатывается на свою половину кровати, стягивает презерватив, убирает его и тут же засыпает. А я отворачиваюсь, обнимаю себя руками и долго смотрю в темноту.