– Встаю, встаю, – пробормотал Костя, приподнимаясь на локте.

Второй день подряд его будили в раннюю рань. Естество природной совы против этого бурно протестовало, но ничего не попишешь: пришлось подниматься, взбадриваться холодной солоноватой водичкой из-под крана, натягивать робу и, душераздирающе зевая, тащиться за охранниками к выходу, по пустынной в этот предрассветный час набережной на маленький пирсик и затем на катер.

Отплыли немедленно. Воздух был тих и неподвижен, а штилевое море лежало как зеркало, лишь у самого берега еле заметно шевелились и лениво накатывались на песок малюсенькие волны. В кипарисовых зарослях перекликались птицы, небо светлело с каждой минутой, и было даже жаль, что эту приморскую идиллию безжалостно вспороло чмыханье парового двигателя.

Костя пристроился на вчерашнем месте и наладился было подремать, но легкий вымпельный ветерок, существующий лишь в силу движения катера, подействовал на него неожиданно освежающе. Дым из трубы поднимался почти строго вверх и начинал слегка загибаться в сторону кормы лишь из-за того же псевдоветерка. На коротком флагштоке лениво зашевелился клондальский флажок.

Некоторое время Костя задумчиво созерцал морскую гладь и редких чаек над ней, потом повернулся и уставился назад, за корму, на две расходящиеся от катера волны.

«Хорошо, что болтанки нет, – подумал он умиротворенно. – Не укачает…»

– Красиво идем, – заметил Фертье, дымя сигарой. – По ровной воде должны изрядно сделать.

– К обеду раздует, – напророчил стюард, подающий кофе. – Вон чаек сколько на песке.

От кофе сегодня не отказался никто, даже Костя, обычно предпочитавший чай. Именно из-за пристрастия к чаю Костя и не смог определить – хороший ли был кофе, земной или, может, еще из какого мира. Сам он ничего необычного не заметил – кофе как кофе, крупного помола, ароматный, горячий и чуть сладковатый. И еще, кажется, с толикой перца.

«Вообще неплохо мы с Димой устроились, – подумал Костя рассеянно. – Путешествуем на полном пансионе, кофе подают, потом завтраком еще накормят. Прям не вылазка в отсталый викторианский мир, а аристократический морской ретрокруиз. Еще и места интересные повидаем, если, конечно, все, что мне рассказали о Тала-Мазу, – правда».

Виноват в том был штиль или же Костя просто привык, но сегодня его не укачивало совершенно. Приятнее было думать, что организм приспособился, поэтому Костя, естественно, остановился на этой точке зрения.

Еще он заметил, что время на борту катера течет очень странно. Вроде бы каждая отдельная минута тянется томительно долго, все попутчики вальяжно-неторопливы (исключая единственного матроса, который при исполнении капитанских команд шевелился весьма шустро), однако не успеваешь оглянуться, как истекают целые часы. Вроде бы только-только взошли на борт, только-только рассвело – р-раз, и солнце уже в зените. Только-только пообедали и расслабились на действительно поднявшемся ветерке, который предсказанно задул с берега, а уже опускается вечер, и ужинать пора.

Стюард как раз протер стол на палубе и нырнул на камбуз заполнять поднос. Именно в этот момент Костя уловил некую перемену в работе двигателя – в основном акустическую. Тембр изменился на более высокий, а кроме того, громкости прибавилось. Ненамного, чуть-чуть, но этого было достаточно.

Забеспокоились все, включая Фертье и охранников. Капитан приник к переговорной трубе.

Вскоре Костя отметил изменение характера качки – она усилилась. Потом Костя обратил внимание на то, что скорость упала просто катастрофически: катер больше не взрезал форштевнем зеленоватые воды залива, а бестолково качался на боковой волне, практически не двигаясь вперед, притом что дым из трубы исправно валил и котел пыхтел, как и прежде, даже чуточку громче.

На корму рысцой выскочил матрос и некоторое время глазел на еле обозначенную кильватерную струю. Потом послышалась отчетливая команда: «Машину на холостой!», и звучание двигателя вновь изменилось. Матрос стянул рубаху, портки и голышом бултыхнулся в воду, сразу же погрузившись. Капитан покинул рубку и встал на корме, за креслами пассажиров.

Фертье выглядел невозмутимым, но на капитана смотрел вопросительно.

Матрос дважды выныривал и вновь погружался. Потом вынырнул окончательно. Отфыркался и прямо из воды доложил:

– Шплинты срезало!

Капитан поджал губы.

– Винт ушел?

– Ушел, – подтвердил матрос.

Капитан сквозь зубы забормотал проклятия и обернулся к кочегару, который тоже не утерпел и поднялся на палубу. Но вряд ли кочегар мог чем-нибудь помочь.

– Господин Бернардино! – обратился капитан к советнику. – Вы уже поняли, что произошло. Ремонт займет некоторое время. Будете ужинать или воспользуетесь моментом? Можно искупаться.

– Искупаемся, пожалуй, – вздохнул Фертье. – Что может быть романтичнее купания в открытом море?

Стюард, выглядящий без подноса в руках странновато, тотчас принес веревочный трапик и укрепил его у проема в борту. В длину трапик был больше метра, и четыре нижние ступени с торцов были усилены парными дырчатыми камнями-окатышами, чем ниже ступенька, тем крупнее камни. Костя сразу не понял, зачем так, а потом сообразил: это пригрузка, поскольку без камней веревочный трапик с деревянными ступенями-поперечинами попросту плавал бы на поверхности.

Один из охранников что-то тихо шепнул Фертье на ухо. Тот еле заметно кивнул. Охранник повернулся к Косте с Димой.

– Господа, я попрошу вас купаться по очереди. Надеюсь, поймете.

Костя вопросительно взглянул на напарника. Тот лениво отмахнулся:

– Иди, ныряй, я не буду.

– Что так? – поинтересовался Костя, надо признаться, не слишком огорченный.

– Лениво, – коротко и емко объяснил Дима.

Фертье спустился куда-то вниз (Костя внутрь катера так ни разу и не удосужился заглянуть, даже в капитанскую рубку не совался), а один из охранников принялся раздеваться прямо на палубе. Костя последовал его примеру, разоблачившись до белорусских, в синий цветочек, экологически чистых семеек из запасов Виорела.

– Да раздевайся совсем, чего потом в мокром сидеть, – снисходительно посоветовал Дима.

Костя задумался всего на секунду – полностью обнаженный охранник как раз скользнул в воду рыбкой, предварительно красиво распластавшись в воздухе, а потом вытянувшись в струну.

«А и действительно, – подумал Костя. – Кого стесняться-то?»

Второй охранник разделся, но не полностью – остался в смешных старомодных кальсонах, отдаленно напоминающих бермуды, только трогательно-одноцветные, и встал у самого трапа. Третий остался рядом с Димой.

Вскоре поднялся Фертье в похожих «бермудах», только в широченную синюю полоску, и вдобавок с белоснежным полотенцем через плечо, что опять-таки живо напомнило Косте фильмы эпохи Чарли Чаплина. С трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, он сиганул за борт, ненадолго исчезнув в волнах.