Он расчесал волосы.

— Вот где я попробовал шабу. Чтобы не спать. Не прекращать игру.

Он поставил масу и подождал.

Парк отставил в сторону свою почти полную коробочку и открыл клапан на сумке. Из цилиндрического кармашка он вытянул картонную трубку от рулона туалетной бумаги, запечатанную с обоих концов квадратиками целлофана на резинке. Он открыл один конец и вытащил из трубки небольшой, тщательно сложенный сверток из бежевой шелковой бумаги. Он брался за уголки и отгибал их, открывая пакетик, словно бутон, где внутри притаился молочно-белый, свернутый в кольцо дракон.

Кейджер кивнул:

— Да. Оно самое.

Он протянул руку за драконом, Парк взялся за кусочек бумаги, на котором тот лежал, и оттащил его в сторону.

Кейджер взглянул на него.

— В чем дело?

Парк положил кончик указательного пальца на колючий хвост дракона.

— Дракон на двадцать пять граммов. Чистый, настоящий шабу. Только за наличные. Деньги вперед.

— «Только за наличные». По-моему, это как-то недальновидно.

Парк пожал плечами:

— Я дилер. Я делаю бизнес за наличные. Такую модель натурального обмена, которая имела бы смысл, еще никто не придумал.

— Придумают.

— А до тех пор дракон стоит пятнадцать тысяч долларов США.

Кейджер кивнул и положил кончик пальца на угол бумаги напротив пальца Парка.

— Наличные, значит, наличные.

Он потянул дракона к себе.

Парк проанализировал момент.

Когда Бартоломе предложил ему работать под прикрытием и он согласился на это задание, он навел как можно больше справок по этой теме, но предпочел обойтись без разговоров с другими полицейскими. Никто не должен был знать о расследовании по делу «дремы». Поэтому Парк ни у кого не мог спросить, чем еще опасна его работа, помимо самых очевидных рисков. Хотя он в любом случае стал бы спрашивать. Даже с самыми надежными напарниками у него были напряженные отношения. Его всем известная неспособность к гибкости наложила на него печать, которая не гарантировала ему ничего, кроме насмешливого пренебрежения со стороны любого полицейского, работающего под прикрытием, вздумай Парк к нему обратиться.

Гибкость в их работе была одним из главных требований. Обычные агенты в большинстве своем, разрабатывая дела, которые хотя бы косвенно касались наркоторговли, уже разучились видеть мир в каких-либо красках, помимо грязно-серых. Даже самая кратковременная связь с организацией наркобизнеса стирала все традиционные ценностные различия между понятиями «правильно» и «неправильно», «хорошо» и «плохо» и, в конце концов, «законно» и «незаконно». Несколько агентов, с которыми Парк общался лично, дистиллировали полицейскую работу до квинтэссенции «мы и они». Смысл ареста заключался для них не в том, чтобы поступить правильно, обеспечить торжество закона или делать свою работу, это больше походило на желание засадить врагу, пока враг не засадил тебе.

Когда Парк стал работать по легенде, у него не было особого желания вырабатывать такой взгляд на дело. Вместо этого он обратился к книгам. Прочитал пару образцовых романов, основанных на личном опыте. «По обе стороны ограды», «Поцелуй Иуды», «Серпико», «Одинок и подавлен». Он расширил список книг за счет избранных трудов по психологии, в заголовках которых содержались указания на патологию лжи, стокгольмский синдром, предел идентичности. И довершил экземпляром книги «Актер готовится», которую Роуз откопала у себя на полке.

Заключая первую сделку, когда он купил несколько, как объявила Роуз, ужасно опасных, вонючих почек, и уговорила его дать ей понюхать плоды его усилий и убедиться, что его не кинули, Парк жонглировал разными советами, которые надергал из прочитанных трудов. Выучив жаргон, взлохматив волосы, насколько позволяла их длина, надев недавно купленные состаренные джинсы и футболку с Бобом Марли, он обнаружил, что банальность транзакции его убивает и замораживает. Он совсем не чувствовал угрозы быть раскрытым, скорее он чувствовал, как будто он заказал доставку бакалейных товаров. Студент Сити-колледжа постучался к нему в дверь, вежливо спросил, не он ли Парк, вошел в дом и провел лаконичный, отрепетированный ликбез по вопросу имеющегося ассортимента товаров, их разнообразного действия и ценовой шкалы. Парк с трудом договорился о покупке, едва не убедив себя, что его раскрыли, и чуть не вытащив «вартхог», который заранее сунул в кобуру на лодыжке. Это случилось, когда паренек спросил, не знает ли он, кто выиграл матч с «Клипперсами». Позже, сняв пистолет и заперев его в сейфе с глубоким чувством смущения из-за того, что он вообще его надел, Парк понял, что молчание и взгляд в упор в ответ на тот неуместный вопрос были самыми достоверными из всех его действий, на которые он отважился во время сделки. В те молчаливые секунды его оцепенение выглядело намного достовернее любых отрепетированных тиков и фраз, которые он пытался использовать.

Так, спотыкаясь, он вошел в свою новую роль, которая складывалась вполне естественно, строилась на его тихом и наблюдательном характере, его отвращении ко лжи и неумении ее производить. В конечном счете он просто вел себя как обычно.

Да, он овладел языком своего занятия. Научился распознавать извращения и искривления человеческой натуры, всплывающие на поверхность из-за регулярного употребления наркотиков. Да, он узнал все то, чего ожидали от дилера в отношении профессионализма и невнимания к слабости своих клиентов. Парк научился всем этим тонкостям сам. Но он не создавал фальшивую личность, чтобы замаскировать свои истинные намерения. Наоборот, он приобрел настоящий опыт и мастерство, которые требовались от дилера.

Когда его представляли словами «это Парк, дилер», это была абсолютно правдивая характеристика. Такая же правдивая и точная, как если бы о нем одновременно сказали «это Парк, полицейский».

Для того чтобы внутренне быть Парком сразу в обоих лицах, требовалось совсем немного. Во-первых, когда он выполнял ту или иную работу, он ожидал соответствия определенным правилам и стандартам. Одно из главных правил, если не самое главное, ключевое в его работе в качестве дилера, правило, которое свято соблюдали все дилеры без исключения, формулировалось так: наличные, деньги вперед.

Будучи полицейским, он должен был бы в данной ситуации убрать палец и дать Кейджеру завладеть драконом. Это помогло бы завести на него дело, добиться большего расположения со стороны Кейджера. Если бы Парк отдал дракона Кейджеру, не получив на руки живые деньги, это вызывало бы у полицейского определенные подозрения.

Для Парка-дилера все было просто. Для него вопрос состоял в том, как бы профессионал повел дело с новым покупателем.

Минуту подумав, он выполнил свою работу.

— Наличные, деньги вперед. Будьте любезны.

И накрыл дракона ладонью.

Кейджер щелкнул по отогнутому краю упаковки.

За его спиной в комнате нарастало активное нетерпение. Зрители, все во власти предвосхищения, стали подергиваться, их глаза реже устремлялись на статичную сцену, все еще державшуюся на экранах, и чаще на маленькие экранчики их электронных устройств. Геймеров в шаровых креслах все так же было не видно, за исключением их ног, но эти ноги ерзали, скрещивались и вытягивались; одна пара медленно втянулась в кресло, как будто сидящего засосало изнутри и проглотило. Герои на экранах не двигались, не реагировали на персонажей, которые время от времени подходили к ним и пытались обратиться с неизвестными предложениями, то ли торговли, то ли сбора информации, то ли боя или секса.