Кейджер впитал энергию комнаты и повернулся к барменше:

— Тадж, раздай какие-нибудь напитки, пожалуйста.

Девушка наклонила голову, поставила на поднос несколько керамических чашечек и 1,8-литровую бутылку саке, поднялась и взошла по ступенькам из барного колодца, балансируя с подносом на двадцатисантиметровой платформе туфель.

Кейджер подождал, пока барменша отойдет на достаточное расстояние, чтобы она ничего не могла услышать, и опустится на колени перед одним из зрителей, держа поднос с чашками в одной руке, здоровенную бутылку в другой, и наполнит одну из чашек доверху, так что только поверхностное натяжение не давало саке перелиться через край.

— Настоящий талант.

Парк не возразил.

Кейджер продолжал смотреть, как парень, которому она налила, поднял чашечку, и от его прикосновения жидкость шелохнулась, и унция жидкости пролилась на поднос.

— Это спектакль. Если бы она была похожа на гимнастку, когда управляется с подносом и бутылкой, он бы не производил такого впечатления. Но ее изящество не дает понять, насколько сильной она должна быть для этого.

Девушка поднялась, сделала несколько шагов, опустилась на колени перед другим фанатом и снова наполнила чашку. Внимание всех молодых людей отвлеклось от экранов, от нетерпения, от игрушек и полностью сосредоточилось на Тадж.

Кейджер пошевелился.

— Ее стихия — их воображение. У нее есть образ, одежда, отношение, ловкость, с которой она обращается с бутылкой, изящество; поэтому им кажется, что она не та, кто есть на самом деле. Им кажется, что она школьница из аниме. А на самом деле это довольно консервативная студентка медицинского отделения Университета Южной Калифорнии. Но она умеет принимать ту форму, в какой ее воспринимают. Превратить свое физическое представление в искусство.

Кейджер показал на геймеров, прятавшихся в креслах.

— Эти, они тоже делают нечто подобное, но только на совершенно другом уровне сложности. Мы все манипулируем тем впечатлением, которое производим в жизни, не так ли?

Он помолчал, и Парк на секунду ощутил робость, как во время первой сделки. На миг ему показалось, что Кейджер видит его насквозь и намеками дает Парку понять, что он все знает, прежде чем вызвать Имелду и Магду и отдать его им на растерзание. Что не составило бы для них никакого труда, учитывая, что он не имел при себе ни «вартхога», ни любого другого оружия. Но секунда прошла. В конце концов, там нечего было видеть насквозь. Там был только Парк. Он не был барменшей, которая тщательно ухаживает за собой, играет роль, чтобы собрать как можно больше чаевых. Он был собой. Всегда.

Он кивнул:

— Да.

Кейджер кивнул в ответ.

— Мы устраиваем представление для работы, для друзей, для женщин, для людей, которых мы даже не знаем. Мы создаем образ себя, чтобы произвести впечатление на учителя, который в шестом классе сказал, что из нас ничего путного не выйдет. Мы люди, мы актеры. Мы придумываем то, какими хотим предстать в глазах других людей, и надеемся, что они воспринимают нас именно так, какими мы себя написали. Так поступают все. Но Тадж отличается ото всех, потому что она доносит свой спектакль с такой ясностью. Но эти, они совсем в другой среде.

Он опять смотрел на геймеров.

— Они создают ощущения из чистой выдумки. Они не пишут на холсте самих себя; их холст — чистое воображение. У них есть палитра красок, чтобы рисовать: расы существ, классы персонажей, все остальные элементы, которыми ограничивает тебя игра, но как только ты начинаешь ими манипулировать, вариациям практически нет конца. Игроки со всего мира постоянно добавляют в палитру новые оттенки, создают новые артефакты, придумывают одежду, основывают сообщества, выводят новые расы, учреждают новые гильдии. Эти художники, они используют свои материалы, чтобы создать вторую кожу, с их помощью они рассказывают сказки.

Кейджер глядел на экраны, на пейзаж, раскинувшийся без физических пределов.

— Они создают мифы и легенды, основывают империи. — Он пристально посмотрел на Парка. — Они убивают драконов.

Он обернулся:

— Бандолерос!

Головы одна за другой вынырнули из пастей кресел-шаров, и только проглоченный геймер остался невидимкой. Парк смотрел на них, они смотрели на незримые вещи, глазами устремленными вглубь, шеи напряженно согнуты, зрачки сужены, как булавочные головки, видя каким-то иным способом.

Парк поморщился:

— Они неспящие.

Кейджер покачал головой чему-то удивительному.

— Это совсем не главное. Они здесь творят, переворачивают всю «Бездну», совершают невозможные ходы. Потому что они беспощадны. И они видят что-то такое, чего мы не видим. Они были там, где не были мы, и поэтому обладают особым знанием. Как тогда, в Японии.

Он дотронулся до руки Парка концом расчески.

— Но им нужно сфокусироваться. Чтобы иметь возможность создавать.

Он открыл клапан сумки.

— У меня нет пятнадцати тысяч долларов.

Кейджер сунул в сумку руку, а другой рукой помахал в воздухе.

— Клуб, он вдыхает и выдыхает деньги. То, что поступает в него, расходится в разные стороны, чтобы здесь продолжалась жизнь; что остается, возвращается обратно. Я не могу прерывать этот поток. Если я прерву его, я задушу то, что здесь происходит. Остановлю сердце клуба. Этого я не сделаю.

Он поискал что-то в сумке, что-то большое и тяжелое, оно перекатывалось с места на место. Потом показал на зрителей, которым Тадж разливала последние капли саке.

— Вот эти парни, они заплатили, чтобы увидеть нечто особенное. Они заплатили, чтобы увидеть, как творят художники. Они пришли сюда, чтобы увидеть, как на их глазах пишется легендарная история. Все, что они платят, идет на поддержание этой комнаты и ее работы, в том числе оплату команде за мастерство. Вся прибыль, которую я получаю, записывая их квесты, тоже возвращается сюда же. Так мы выходим на ноль.

Он поправил волосы.

— Сегодня они должны выступить. Им нужен шабу. Чтобы это получилось.

Его другая рука показалась из сумки.

— Вот что я могу тебе предложить, Парк.

Он положил сомкнутый кулак на стойку, пальцы охватывали какой-то небольшой цилиндр.

Парк увидел, как пальцы раскрываются, моргнул и отнял руку от дракона, отпуская его к Кейджеру, который улыбнулся, очень осторожно взял дракона, поднялся и подошел к неспящим игрокам.

— Бандолерос! Сегодня мы на коне!

Парк не смотрел, как они взломали дракона, положили обломки в стеклянные трубки, зажгли чистый китайский кристаллический метамфетамин и втянули ароматический дым. Его глаза не отрывались от белого флакончика на стойке, снова и снова перечитывали этикетку, чтобы убедиться, и потом уже сжать аккуратно завернутую в бумагу, где прежде был дракон, «дрему» в ладони.