Мы покинули Эдинбург одиннадцатого мая и сначала отправились в Стерлинг.

– Меня здесь подожгли! – вскричала королева и начала рассказывать нам эту историю снова и снова. Потом посетили Перт и Глэмис. Когда мы выехали из Глэмиса на северо-восток, в сторону Грэнмьюара, я со своим маленьким отрядом поехала вперед. Королева не только разрешила мне отделиться от остальных придворных – длинный караван двигался медленно и догонит нас только через день или два, – но даже милостиво предоставила в мое распоряжение двух королевских воинов, чтобы те охраняли нас. С неохотою она также послала с нами месье Никола де Клерака, появившегося при дворе так же загадочно, как он в свое время исчез. Это явно была идея самого Нико. Возможно, ему было что мне сообщить.

Но я сейчас думала только об одном – как бы побыстрее оказаться дома. Впервые за прошедшие с моего отъезда год с лишком я повернула Лилид в сторону моря. Я чувствовала его запах, его вкус на моих губах, запах и вкус морской соли и острый аромат крошечных живущих и умирающих морских обитателей, и древних скал, и водорослей, и морских птиц. Расстилающиеся вокруг поля были ярко-зелеными, ибо лето в том году выдалось прохладным и дождливым – и везде цвели цветы: белые и лиловые цветки вереска, шиповник, чертополох. Дженет ехала рядом со мною, держа на руках Майри; малышка смеялась от восторга и протягивала свои крохотные ручки, как будто желала поймать цветы из воздуха. Она еще никогда не видела Грэнмьюара. Мое сердце наполнилось радостью, и я подумала, что правильно поступаю, привозя ее в дом ее предков.

Мы достигли скалы, на которой стоит замок, ранним вечером. Я послала одного из воинов королевы вперед, чтобы предупредить о нашем приезде, и когда наши лошади рысью въехали на перешеек, я увидела, как Норман Мор и его маленькие сыновья стоят на крыше над воротами и размахивают сине-золотыми флагами Грэнмьюара, приветствуя нас.

У нас не было с собою флагов, но Лилид не хуже любого штандарта показывала, кто мы такие – белая, как морская пена, с гривою и хвостом, отливающими розовым и золотом в лучах заходящего солнца

– Миледи, миледи! – закричала Бесси Мор, когда мы остановили лошадей на внутреннем дворе замка. – И вы привезли нашу милую крошку! И ты тут, Дженет, моя девочка! Слава Богородице, что вы все дома!

Они все столпились вокруг нас: и Бесси, и Норман, и их сыновья, и старый Робине Лури, даже отец Гийом, совсем слабый и хрупкий, но сияющий неподдельной радостью. Дженет и тетушка Мар и кормилица Эннис Кэрни передавали Майри из рук в руки, и к моему немалому изумлению, она не вырывалась и не плакала, а с радостью обнимала их всех. Воинам королевы хватило ума не мешать нам и заняться лошадьми. Что до Никола де Клерака, я увидела его только мельком: он гладил холку Лилид, и казалось, был бы рад, если бы и ему дали подержать смеющуюся малышку. Это было так не похоже на Нико, что я остановилась и задержала на нем взгляд; но он уже отвернулся, чтобы отвести Лилид в конюшню. В эту минуту Бесси Мор прижала меня к своей необъятной груди, и момент был упущен.

Дома. Мы наконец снова были дома.

Я не могла не думать об Александре, о том, с какими надеждами мы уезжали год назад в Эдинбург, и обо всем том, что случилось потом. Он уже никогда не приедет домой. Его могила в Глентлити, так что я даже не могу положить на нее цветы.

Я заплакала и долго не могла остановиться.

На следующий день, после полудня я наконец наплакалась вволю. Глаза мои опухли, горло болело, нос покраснел, но сейчас я впервые после смерти Александра и рождения Майри чувствовала – не знаю, как это сказать, – как будто меня более не переполняют горе, гнев и жажда мести. Я съела овсяную лепешку, выпила чашку пахты и пошла в сад, мой любимый сад у моря. Здесь цвели анемоны – мои цветы; древние стены защищали их от соленых морских ветров, и они всегда цвели с Благовещения до Михайлова дня, хотя обычно анемоны цветут лишь весною. Ароматы тимьяна и жимолости, и ярко-розовые гвоздики и смолевки вернули меня в детство, когда я жила тут с бабушкой и двоюродной бабушкой Мариной, в те длинные летние дни, когда бабушка Марина сидела со мною здесь, в саду, и рассказывала мне о цветах и о том, как слушать их голоса.

Я прислонилась к стене и стала вдыхать ароматы моря, древних, но живых камней и цветов. Я помолилась за душу моей двоюродной бабушки, которую звали Марина Лесли, как и меня. Прошло еще немного времени, и я поняла, что час настал – сейчас цветы заговорят со мною и скажут, что мне делать.

Я присела на корточки рядом с густо растущими анемонами – у каждого цветка было семь белых лепестков и зеленая бархатистая сердцевина с тычинками, похожими на золотистые шелковые нити. Сами цветы ничем не пахли, но я отчетливо ощущала резкий запах их листьев. Мне не надо было ничего говорить – только слушать.

– Ты не должна оставаться здесь, еще не время, – шепнули мне анемоны.

– Вернись, вернись – при дворе тебя подстерегает опасность, но ты должна противостоять ей там, не то она последует за тобою сюда.

– Я не хочу возвращаться, – прошептала я.

– Ты сама это начала. Ты пожелала мщения.

– Я уже не хочу мщения. Это слишком тяжелая ноша.

– Ты хотела мщения, и мщение придет. Но ты должна заплатить его цену.

– Какую цену?

Цветы не ответили. Я никогда не была до конца уверена, действительно ли я слышу голоса цветов, или же это просто мои собственные мысли, надежды и страхи, поднимающиеся из сердца, когда я прислушивалась, как сейчас. Быть может, я просто спорила сама с собой.

Немного помолчав, я спросила:

– Что же мне делать?

– Вернись ко двору. Будь осторожна. В конце концов ты должна будешь отдать серебряный ларец в руки королевы, чего бы тебе это ни стоило.

– А Майри? Будет ли она здесь в безопасности?

– Пока она здесь, она будет в безопасности, но только если ты вернешься ко двору и уведешь опасность прочь.

У меня мороз пробежал по коже.

– Я уеду, клянусь – ради нее я пошла бы и в ад. Но скажите мне, что это за опасность? Она исходит от человека?

– От двух мужчин и женщины. Берегись, берегись!

– Каких двух мужчин? Какой женщины? Скажите! Помогите мне!

– Ты снова выйдешь замуж, и не единожды, а дважды, и познаешь отчаяние.

Я сидела на корточках, затаив дыхание, прислушиваясь. Я не хотела снова выходить замуж и надеялась, что предсказанные мне замужества произойдут где-то в далеком будущем. Но два? Почему два? И являются ли те двое мужчин, за которых я выйду замуж, теми самыми, которых мне надо опасаться?

Анемоны тихо качались под легким ветерком. Он дул с востока, из-за моря, перелетал через каменную преграду и нежно кружил по обнесенному стенами саду. Время шло, но цветы более не говорили.

– Спасибо вам, – прошептала я. – Я уеду. И буду осторожна.

Я встала. В юго-западном углу сада прежде росли желтые ирисы, цветы Александра, с золотыми лепестками, испещренными красно-коричневыми прожилками. Эти прожилки были того же цвета, что и кровь – как я не замечала этого раньше? Я посадила эти ирисы, когда влюбилась в Александра, будучи своевольной двенадцатилетней девчонкой. Бабушка говорила мне, что я веду себя глупо, что двенадцатилетний ребенок не может ничего знать о любви. Но я знала. Он был для меня как прекрасный молодой бог. Когда бабушка запирала меня в Русалочьей Башне, я выбиралась из окошка на узкий карниз и, используя в качестве точек опоры неровные древние камни, слезала вниз. Какой же я была дурочкой – ведь, спускаясь по стене, я могла свалиться в море, и тогда никто никогда бы не узнал, что со мною сталось.