– Я должна все обдумать, – проговорила она. – Я должна все обдумать.

Казалось, такой ответ ему очень понравился.

– Пожалуйста. – Он с улыбкой откинулся на спинку стула. – Думайте. Я совершенно не тороплюсь. Мне нравится в Эдинбурге. Он – как бы это сказать? – дружелюбный. Вы согласны с таким определением?

– Да, вы достаточно верно определили его характер. – Она осторожно тронула вилку, выровняла ее параллельно ножу. Мелочь, но с мелочей-то и начинаются все придирки. С того, как лежит на скатерти столовый прибор.

Томазо смотрел на нее и словно чего-то ждал. Что ж, решила она, я спрошу.

– Вы не торопитесь назад в Италию, – проговорила она задумчиво. – Не будет ли слишком нескромно спросить: а чем вы занимаетесь? Вы где-то работаете или…

Это «или» как-то двусмысленно повисло в воздухе, но Томазо вроде бы не обиделся.

– У нас семейный бизнес, – сообщил он. – В нем занято много народу. И мое постоянное присутствие не обязательно.

– А что это за бизнес? – спросила она, уверенная, что ответ будет уклончивым. Но почему-то сейчас, когда они были лицом к лицу, его занятия или занятия всей их семьи волновали ее куда меньше, чем прежде. «Хорошенькая мордашка. Не важно, что замарашка», – пришли на ум непрошеные, но точные слова.

– Мы выпускаем обувь, – ответил Томазо. – Дамскую, главным образом.

– Где? – Изабелла понимала, что вопрос звучит жестко, даже грубо. Но Томазо остался невозмутим.

– У нас две фабрики, – разъяснил он. – Одна на юге, другая в Милане. Весь дизайн разрабатывают в Милане.

– Ах да! – спохватилась Изабелла. – Я вспомнила. Кэт говорила мне про обувь.

Томазо кивнул:

– На свадьбе Кэт виделась с многими членами нашей семьи. Тогда и я с ней познакомился. На одном из семейных приемов.

– И тогда же решили приехать в Шотландию навестить ее?

Пальцами правой руки он чуть тронул манжету на левой. Она увидела: на ногтях маникюр. Шотландец с маникюром – вещь немыслимая.

– Да, именно тогда я и решил приехать в Шотландию. У меня тут кое-какие дела. Семейные дела. А кроме того, я надеялся поближе познакомиться с Кэт. Не думал, что она будет так занята.

– Возможно, ее останавливает разница в возрасте? – предположила Изабелла, а сама подумала: интересно, что ж это за семейные дела? Все-таки мафиозные?

Он ответил не сразу. Взглянул на тарелку, снял пальцами со скатерти воображаемую крошку. И потом, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Видите ли, в Италии мужчины за сорок – мой возраст – нередко женятся на девушках едва за двадцать. Это считается нормальным.

– Вот как! – откликнулась Изабелла. – Ну, здесь это нормальным не считается. Думаю, для нас равенство – очень существенная часть отношений. А при такой разнице в возрасте женщина вряд ли будет на равных с мужчиной.

Притворяясь неслыханно удивленным, он чуть откинулся назад.

– Равенство? Но кому оно нужно?

– Например, мне, – ответила Изабелла.

– Вы уверены? – усмехнулся он. – А вам не кажется, что равенство – это немножко… скучно?

А ведь он прав, поняла Изабелла, чуть подумав. Равенство – это скука, и добро – скука. Ницше был в этом абсолютно уверен. Мирная жизнь скучна, насилие и конфликты рождают бесконечно разнообразные эмоции. А человека, что сидит сейчас против меня, скучным никак не назовешь.

– Да, – признала она. – Равенство отдает скукой. Однако скуку я безусловно предпочитаю нечестности. Мне хочется жить в обществе, честном по отношению к своим гражданам, а не в том, где всем заправляет несправедливость. Я предпочту жить в Швеции, а не… – Она запнулась.

Что теперь происходит в странах, где жизнь в самом деле страшна? Где они? Все осуждаемые режимы, не выдержав критики и давления, развалились. Но ведь остались еще государства, где огромен разрыв между богатством и бедностью. Парагвай? Она ничего не знает о Парагвае. Там был игрушечный диктатор, но, кажется, его свергли. А гигантские латифундии сохранились? И что происходит в арабских странах, где шейхи и принцы пользуются национальным достоянием как своим личным капиталом? Повсюду много несправедливости, но об этом мало кто говорит. Хотя существует еще и рабство, и долговое бремя, и принудительная проституция, и торговля детьми. Все это присутствует в нашем мире, но голоса, восстающие против зла, почти не слышны, заглушенные повседневным шумом, не замечаемые из-за падения нравственности.

– … А не где? – вызывающе подхватил Томазо. – Не в Италии?

– Ну что вы! Я с большой радостью жила бы в Италии.

– Так приезжайте! – Он сделал широкий жест. – Столько английских леди живут среди холмов в окрестностях Флоренции. Почему бы и вам там не поселиться?

Возможно, он хотел сказать что-то приятное, а может, реплика не содержала никакого подтекста. Но слова «столько английских леди» невольно отнесли ее к категории утонченных и эксцентричных старых дев, обожающих местечки вроде Фьезоле: не шумный блеск, а чуть поблекшие, изысканные, дымкой воспоминаний окутанные ландшафты, словно сошедшие с картин Боттичелли и сохранившиеся только в забытых уголках Тосканы. К незамужним тетушкам, уже окруженным племянниками или готовым приветствовать их появление. Да, он пригласил ее проехаться в «бугатти» по горной Шотландии, и она почти согласилась. Но видит он ее тетушкой, что составит ему компанию, выступит в роли гида, поможет разбираться в дорожных картах и расскажет историю резни в Гленко. А у нее-то закружилась голова, показалось, что ей предлагают выступить в роли героини романтического и даже сексуального приключения.

Официант принес первое блюдо – поставил перед ней тарелку морских гребешков на ложе из наструганных зеленых и красных перцев. Глядя на них, она едва справлялась с жалостью к себе. Потом опомнилась. К чему так мучиться? К чему вечно гадать, что правильно, а что неправильно? Что, если просто начать действовать? Почему не пойти ва-банк и не доказать, что он видит меня в неправильном свете? Что, если завоевать его?

Она подняла глаза. Официант с перечной мельницей в руках почтительно предлагал свои услуги. Это всегда раздражало ее. Почему, собственно, владельцы ресторанов не дают посетителям самим молоть перец?! Впрочем, официант тут не виноват, так что и думать не о чем.

Изабелла посмотрела на своего визави:

– Я все обдумываю ваше предложение. Оно заманчиво. Может, отправимся на той неделе?

Она внимательно следила за его реакцией. Но он ничем себя не выдал. Только улыбка тронула губы и в глазах что-то вспыхнуло и погасло, но, возможно, это была лишь игра света, отблеск, вызванный легким наклоном головы.

Джейми не слишком любил играть, когда в театре шел балет. Край сцены нависал над оркестровой ямой, и стук пуантов прямо над головой раздражал выше всякой меры. Вот что испытывают люди, имея шумных верхних соседей, ворчал он мысленно. Но это была работа, и к тому же хорошо оплачиваемая. А значит, более предпочтительная, чем муки с учениками.