Харльманн терпеливо улыбнулся и покачал головой.

– Нет, нет, нет и нет, мальчик мой. Вы меня не так поняли, – он сел на соседний табурет и положил руку на плечо Кабалу, отчего тому стало совсем некомфортно. – Ваше начальство присвоит себе все заслуги. Мы так не работаем. Нужно все обрисовывать как уже свершившееся дело, готовый патент с вашим именем. Вы ведь имеете связи с СКФ?

Были ли у него связи с СКФ? Кабал принял ни к чему не обязывающий вид, а сам тем временем усердно думал над тем, что же такое СКФ. Чтобы выиграть время, он попытался направить разговор в другое русло:

– Судя по всему, вам многое об этом известно, сэр.

– Конечно. Это же мой бизнес. Я вам не лгу, герр Майсснер. Правительственный контрат на шкварки подтолкнет мое дело вперед… да и вам от этого может быть польза.

«Если в Миркарвии все так работает, неудивительно, что страна катится в тартарары», – подумал Кабал. Что же до СКФ, в госслужбе, как правило, всегда полно комитетов, а Харльманну требовалось финансирование. Он предположил, что речь о каком-нибудь Специальном или даже Секретном комитете по финансированию. Когда Харльманн сказал, что хочет, чтобы Кабал – а точнее Майсснер – связались с комитетом, он, конечно, имел ввиду, что стоит кое-кого умаслить.

– Ну, я ни с кем не могу связаться до тех пор, пока я на борту «Принцессы Гортензии», сэр. Поговорим об этом подробнее, когда вернемся в Кренц.

Харльманн нахмурился.

– Но зачем ждать? Можно ведь прямо сейчас отправить телеграмму в Сенцу.

Телеграммные взятки – для Кабала это было нечто новенькое, учитывая, что отсылать их придется из телеграфного офиса недружественной страны.

– Все не так просто. Я занимаюсь сельскохозяйственным проектом. Я не могу вот так взять и телеграфировать им ни с того ни с сего.

– Им? – Харльманн пристально вглядывался в лицо собеседника, и Кабал спохватился, что, возможно, допустил серьезную ошибку.

Его спасла мисс Амберслей, которая возникла рядом с ними, подобно английскому джинну, то есть внезапно, но без вспышек, дыма и прочего шума.

– Простите меня, джентльмены, – начала она. – Герр Майсснер? Леди Нинука просила узнать, не составите ли вы нам компанию.

На месте Кабала кто-то другой, столь же сильно жаждущий избавиться от общества Харльманна, в знак признательности заключил бы мисс Амберслей в медвежьи объятья и расцеловал, а потом станцевал бы с ней польку. Но Кабал жестко подавил в себе импульс и лишь коротко кивнул.

– С радостью, фройляйн.

Он поднялся и поклонился Харльманну:

– Прошу меня извинить, сэр.

Харльманн кивнул и, к удивлению Кабала, улыбнулся в теплой братской манере.

– Никаких проблем, старина. Мои наилучшие пожелания ее светлости.

Харльманн тоже поднялся с места, отвесил поклон и собрался идти, но в самый последний момент встретился взглядом с Кабалом и совершенно определенно ему подмигнул. Затем, подхватив шкварки, удалился.

Поведение Харльманна встревожило Кабала. Он взял свой напиток и направился к леди Нинуке, чтобы обменяться с ней любезностями. Когда они расселись, Кабал заметил, что мисс Амберслей с ледяным неодобрением разглядывает пивную кружку. Он почти готов был ее за это поблагодарить, потому как ее реакция давала повод отставить пиво и обратиться к чаю и пирожным. Как правило, у Кабала не было времени вести английский, да и любой другой, образ жизни, но в какой-то момент он начал питать слабость к вечернему чаю, поэтому, когда принесли поднос, выразил подлинное удовольствие.

– Я побуду за маму, – сказала мисс Амберслей и взяла чайник. Леди Нинука перехватила взгляд Кабала и слегка улыбнулась на эту фразу. Он понял, о чем она подумала – для чересчур строгой мисс Амберслей то был единственный шанс стать матерью, другой альтернативой был лишь монастырь.

Кабал пил чай с лимоном и без сахара, ограничившись бисквитным пирожным с желтой глазурью. Они поговорили о погоде, как того требует этикет, о корабле и виде из иллюминатора – Кабал уже подумал, что опасность миновала, когда леди Нинука заявила:

– Я слышала, вы участвуете в расследовании исчезновения несчастного месье ДеГарра. Это правда, герр Майсснер?

Мисс Амберслей фыркнула:

– Орфилия, в самом деле! Мы совсем не хотим слушать об этом ужасном происшествии. – Она повернулась к Кабалу. – Да я глаз сегодня ночью не сомкну! А что до бедняжки Орфилии, она и в хорошие дни с трудом засыпает. Вам не стоит пугать ее подобными историями!

– Вы плохо спите? – поинтересовался Кабал у леди Нинуки. – Вам стоит обратиться к корабельному доктору и попросить у него снотворное.

– О, она так и поступила, – вмешалась мисс Амберслей, когда леди Нинука уже было открыла рот, чтобы ответить. – Но нет ничего хорошего в том, чтобы принимать его постоянно, дорогая. Нельзя зависеть от химикатов. – Она повернулась и серьезно посмотрела на Кабала. – Вы ведь образованный человек, герр Майсснер. Скажите ей. Просто неразумно зависеть от химикатов.

Кабал, который работал с большим количеством химических веществ, подавил желание указать мисс Амберслей на то, насколько несведуща она в научных вопросах, и не стал говорить, что ее тело целиком состоит из химических веществ, что она их ест, пьет, дышит ими, и этот процесс вполне естественный. Вместо этого, он сказал:

– Бессоница может сильно изнашивать организм, леди, как физиологически, так и психологически. В течение непродолжительного времени медикаменты – отличное решение, но вам надо установить причину этого состояния и разобраться с ней.

Закончив тираду, Кабал подумал, что при всем этом леди Нинука выглядела отлично. Скорее всего, дело было в пудрах и красках, при помощи которых женщины наводили лоск – она не производила впечатление человека, который в течение долгого времени не отдыхал и не высыпался. Если по-простому, энергия из леди Нинуки так и перла. Кабал подумал, уж не сидит ли она на куда менее невинных препаратах, чем мягкое снотворное, но идея не слишком соотносилась с поведением и внешностью леди Нинуки – она не подавала никаких признаков того, что употребляет стимуляторы.

– Спасибо, герр Майсснер. Я ценю вашу заботу. Но не могли бы мы все-таки поговорить о расследовании. Звучит так интересно.

Кабал заговорил быстро, опередив мисс Амберслей, которая готова была вставить очередную тираду:

– Я действительно не могу раскрывать подробностей, леди Нинука. Вы, конечно, понимаете. Если мы досрочно разгласим то, что удалось установить, это может помешать расследованию.

– Но я не скажу ни одной живой душе, – заверила леди Нинука, являя собой олицетворение невинности. Правда то, как она при этом положила ладонь на декольте, вполне можно было принять за кокетство, а не за выражение эмоций. – Я буду сама скрытность.

– Герр Майсснер четко дал понять, что не может обсуждать детали, дитя мое, – настаивала мисс Амберслей. В ее мозгу подходящие для цивилизованной дискуссии темы весело резвились на прелестных зеленых лугах, окруженных рвом с кислотой и кольями, за которым жило Ужасное. Жестокая смерть и самоубийство как раз лежали по ту сторону, и говорить о них не стоило, ведь каждое слово на эту тему заставляло ангела пролить слезу, убивало одну фею или ослепляло кролика. Мисс Амберслей, которая очень любила ангелов, фей и кроликов (несмотря на то, что в жизни встречала лишь последних), больше всего желала ограничить беседу темами в пределах прекрасного луга.