– Кроме того, – продолжил Хубер, – несмотря на все наши старания, случаются и серьезные заболевания и даже, Боже упаси, серьезные происшествия. Пациенты должны находиться под постоянным наблюдением. Я не могу гарантировать этого, пока они в своих каютах.

Доктор, похоже, не заметил, как капитан поморщился, стоило ему завести речь о происшествиях. Не иначе как ряд морских суеверий перекочевал в небеса, включая поверье о том, что не стоит искушать судьбу. Оглядываясь назад, Кабал предположил, что по той же самой причине доктор отсутствовал на ужине в первый вечер – тринадцать человек за столом сочли бы дурным предзнаменованием. Однако, двенадцать тоже оказалось не слишком счастливым числом. Тихонько забавляясь, Кабал краем глаза наблюдал, как Штен ищет дерево, по которому мог бы постучать.

– Перейдем к делу, доктор, – сказал капитан, с явным облегчением постучав по краешку письменного стола. – Ранее сегодня Габриэль Зорук обратился к вам с травмой.

Доктор на миг задумался, потом кивнул.

– Вы о молодом человеке, который пришел сегодня утром с пораненной рукой? Да, вполне понятный случай. Я промыл рану, сделал перевязку и попросил зай-ти завтра, чтобы удостовериться, что нет признаков инфекции. А что с ним?

Кабал припомнил, что где-то имелась директива, – возможно, она была частью клятвы Гиппократа, – касавшаяся неразглашения информации о пациенте. Судя по тому, насколько Хубер был блаженно о ней неосведомлен, в Миркарвии Гиппократа считали опасным либералом.

– Доктор, каково ваше профессиональное мнение о причине травмы?

– Руку зажало дверью, – Хубер взглянул на лица собеседников и нахмурился, не понимая причину их молчания. Затем он добавил, уже не столь радостно:

– Ну, он сказал, что руку зажало дверью. И у меня нет причин полагать, что он врет. Что происходит, капитан?

– Может ли дверь оставить такой порез – что скажете?

Хубер ощетинился:

– Я не криминалист, капитан. Судебная медицина – не моя специализация. Я бы попросил вас не вынуждать меня делать выводы в области, которую я знаю лишь поверхностно.

Штен недовольно кивнул. Он очень хотел получить однозначный ответ, но достаточно хорошо знал жизнь и понимал, что подобные вещи встречаются редко. Не стоило и пытаться давить на доктора – судя по всему, Зоруку повезло, ведь даже миркарвианский суд аппелирует к презумпции невиновности, при условии, что ответчиком не является некромант.

Пробормотав благодарности доктору Хуберу, Штен и Кабал собрались уходить. Когда они были уже у двери, Хубер заговорил, голос его был невеселым.

– Я вот что скажу, джентльмены. Промывая рану, я удивился тому, насколько глубокий порез оставила дверь.

Недовольно бормоча, Штен отправился допрашивать второго свидетеля происшествия. Сопоставив время с расположением двери (когда швейцарские часовщики хотят сказать, что все идет в соответствии с графиком, они ссылаются на миркарвианцев), капитан легко сумел определить нужного человека. Стюард Дорффман, в отличие от доктора Хубера, не особо переживал по поводу объективности и справедливости.

– Я закрывал дверь, а этот сунул руку прямо в проем. Мне показалось, что дверь его едва коснулась, но тут он начал приплясывать, заявляя, будто я сломал ему кость, он истекает кровью и прочее, и прочее.

Затем Дорффман высказал все, что думает о Габриэле Зоруке, разыграв короткую и оскорбительную пародию, при этом он скривил рот так, что тот напоминал маску для театральной трагедии. Нижняя губа подрагивала, когда он, как щенок с покалеченной лапой, протянул свисавшую кисть. Представление продолжалось секунд тридцать, несмотря на то, что капитан и Кабал глядели на него с каменными лицами.

– Итак, – Штен попытался остановить Дорффмана прежде, чем тот решит добавить комический монолог к этой потрясающей антрепризе, – вы сочли, что герр Зорук преувеличивает.

– Да, сэр. Не хотелось бы нелестно отзываться о пассажирах, – надменно заявил стюард: он явно был из тех, кто с радостью плохо отзывался о пассажирах. – Но дверь едва коснулась его. Все было вот так, – он легонько хлопнул себя по тыльной стороне правой ладони и продолжил изображать Зорука, теперь добавив к этому всхлипы.

Терпение Штена лопнуло. Пока Кабал, прислонившись к стене, изучал ногти, Дорффман получил неплохое представление о том, какую долю уважения нужно выказывать пассажирам и старшим по званию.

Позже, когда они спускались на палубу первого класса, капитан сумел слегка подавить гнев и поинтересоваться мнением Кабала относительно свидетельских показаний.

– Бесполезны, – заявил Кабал. – Доктор лишь смутно предполагает, что Зорук не совсем точно объяснил появление травмы. Что касается стюарда Дорффмана, я бы не стал полагаться на его слова, даже если спросил бы, день сейчас или ночь. Он, несомненно, считает, что инцидент с дверью и яйца выеденного не стоит, а мы со своей стороны можем предположить, что Зорук все выдумал, дабы объяснить порез на руке. Пока все, что касается его дела, слишком зависит от обстоятельств.

– Получается, утро мы потратили впустую.

– Не совсем. По крайней мере, у нас есть ряд логичных аргументов против Зорука. – Кабал взглянул на собственную руку. – Я знаю, что повредил правую руку напавшего на меня. Я понятия не имею, насколько сильно, но точно до крови. Следовательно, у напавшего – или напавшей – имеется недавний порез на руке.

– То есть мы возвращаемся к началу и проверяем всех, – вздохнул Штен.

– Пассажиров и экипаж в соответствие с вашими изначальными распоряжениями. Если мы хотим, чтобы расследование имело силу, проверить необходимо всех и каждого. Никаких исключений. Нам повезло, что количество потенциальных подозреваемых относительно невелико и неизменно. Никто не придет и не уйдет, разве что через окно или эксплуатационный люк, а таких людей едва ли можно считать виновными в нашем случае.

– Верно, – Штен предпочел не обращать внимания на колкость. Ему явно не импонировала картина корабля, с которого трупы падают, как листья с дуба осенью, однако от человека, почти ставшего жертвой, подобное заявление нельзя было назвать предвзятым. – Живым спуститься с корабля можно только на энтомоптере.

– Энтомоптере? – переспросил Кабал. Он скорее доверил бы свою жизнь куску парусины, чем энтомоптеру. Хотя он и был ученым и ярым сторонником прогресса, вращающиеся крылья летающих машин казались ему уж больно заумными. Одна только сложность крепления крыльев, которые в полете быстро описывали восьмерки и потому были едва видны, выступала камнем преткновения для Кабала. Любой слишком изощренный и слишком скоростной механизм сулил неприятности.

– Да, – Штен подбородком указал наверх. – Наверху расположена палуба с энтомоптерами. Думаю, ее сделали для того, чтобы VIP-пассажиры могли сходить и подниматься на борт по ходу путешествия. Нет необходимости ехать в аэропорт. – Он пожал плечами. – По мне так лишний вес и никакой пользы. Если они настолько ненормальные, что обзавелись энтомоптером, почему бы им весь путь не преодолеть на нем.