Однако в 1634 г. в городе Алжире и его окрестностях, по словам отца Дана, находилось уже 25 000 рабов, не считая 8000 ренегатов, и количество кораблей никоим образом не уменьшалось, за исключением того, что в составе флота стало совсем немного галер, – священник насчитал не менее 70 судов, начиная от больших 35– и 40-пушечных кораблей и заканчивая обычными галеонами и полякрами. Он лично 7 августа видел, как 28 лучших судов отправляются на охоту за норманнскими и английским кораблями, как правило приплывавшими в это время года в Испанию, чтобы взять груз вина, масла и специй. Он добавляет, что в Тунисе в те времена имелось всего 14 полякр; в Сале – 30 очень быстрых каравелл, имевших небольшую осадку из-за наличия в гавани отмели; а в Триполи из-за внимательности мальтийских рыцарей осталось всего семь или восемь кораблей. Таким образом, в состав всего берберского флота входило 120 кораблей, не считая примерно 25 галер и бригантин.

Описывая жизнь пленников на берегу, отец Дан рисует весьма печальную картину. Конечно, ничто не может сравниться со страданиями рабов на галерах, но и на берегу рабам хватало несчастий. После высадки на берег их отводили в безистан, или рабский рынок, где их, подобно скоту, продававшемуся тут же, выставляли на торги. Продавцы заставляли рабов ходить туда-сюда, чтобы продемонстрировать их походку; их избивали, когда они проявляли лень или утомление либо если кому-то казалось, будто они «симулируют». Покупателями, как правило, были спекулянты, планировавшие впоследствии снова продать свои приобретения за большую цену; и главной присказкой в этом бизнесе были слова: «Христиане сегодня дешевы», будто торговали не людьми, а акциями и облигациями.

Самых привлекательных женщин, как правило, отвозили в Константинополь, предназначая для гарема султана. Остальных заковывали в цепи и бросали в отвратительные подвалы частных домов, где они томились до тех пор, пока для них не находилась работа, либо помещали в обширные тюрьмы, которых в тот период в Алжире насчитывалось шесть штук. В таких тюрьмах имелось по несколько камер, в каждой из которых можно было держать 15–16 рабов. В этих ужасных каморках могли находиться женщины и мужчины совершенно разного социального статуса – благородные и простолюдины, священнослужители и миряне, купцы и ремесленники, высокородные дамы и крестьянские девушки, одни из которых питали надежду, что за них заплатят выкуп, а другие не чаяли снова оказаться на свободе.

Пытки рабов

Старых и немощных отправляли продавать воду. Каждый из них, закованный в цепи, водил по улицам города ослика и разливал воду из кожаных бурдюков, притороченных к его спине. И горе было тому рабу, который в конце дня не приносил своему господину определенную сумму. Другие носили хлеб в пекарни и спешно тащили его обратно, ибо мавры любят есть его горячим. Третьи наводили порядок в доме (ибо мусульмане ненавидят грязь), отбеливали стены, стирали одежды и заботились о детях. Четвертые относили на рынок фрукты, следили за скотом или работали на полях, иногда разделяя бремя плуга с тягловым скотом. Хуже всего приходилось тем, кто занимался тяжелым трудом, связанным с добычей строительного камня и доставкой его с гор на побережье.

Пытки рабов

Несомненно, отец Дан описывал худшее из увиденного им. Владельцы понимали, что не в их интересах калечить собственных рабов, ведь за них можно получить выкуп или продать, да и в любом случае больше ценились здоровые и сильные рабы, чем слабые и больные. Самым неприятным в статусе раба была не тяжелая работа или удары, а психологическое состояние – отчаяние и понимание того, что свобода недостижима, гнетущая боль, постоянно мучившая сердца гордых людей, вынужденных трудиться под зорким взглядом надсмотрщиков. Конечно, жестокость тоже имела место – это признает даже такой ярый сторонник мавров, как Джозеф Морган, но вряд ли она была правилом, а не исключением. К тому же записки другого французского священнослужителя, посетившего Алжир и другие части Берберии в 1719 г., не подтверждают правдивость заявлений отца Дана, а у нас нет оснований полагать, что с пленниками в 1719 г. стали обращаться лучше, чем в 1634-м. Рассказ последнего, в который включены некоторые комментарии Моргана, можно свести к следующему.

Рабы, жившие в Алжире, находились в лучшем положении, чем принадлежавшие горным маврам. Политика властей предержащих, интересы отдельных людей и большая общительность, характерные для городских жителей, – все это в целом делало судьбу их рабов менее тяжелой. Однако они все же оставались рабами, вызывавшими ненависть за свои религиозные убеждения, обремененными чрезмерно большим количеством работы и склонными к отступничеству.

Они подразделялись на две категории: рабы бейлика, или государственные, и те, кто принадлежал частным лицам. Захватив добычу и с помощью бастонады выяснив социальный статус и род занятий пленника, а также о наличии у него каких-либо специальных навыков, пират приводил его к наместнику, где его подробно расспрашивали о том, какое положение он занимал на захваченном судне – был пассажиром или членом экипажа. В первом случае передачи такого пленника требовал консул его страны, присутствовавший на допросе, и, как правило, его освобождали; однако, если он служил на борту корабля за деньги, его обращали в рабство.

Выстроив рабов в ряд, дей выбирал каждого из восьми человек, что составляло его долю, в которую обычно входили лучшие работники, врачи и штурманы; их тотчас же отправляли в государственную тюрьму для рабов. Оставшихся в равных пропорциях делили между собой владельцы и члены экипажа пиратского корабля, после чего их отводили в безистан, где они расхаживали перед деллялями, или участниками торгов, демонстрируя все свои достоинства и призвание до тех пор, пока за них не предлагали наивысшую цену. Однако это была всего лишь формальность, ибо финальные торги проходили во дворце дея, куда перемещались пленники и их будущие покупатели. Во время второго аукциона предлагались гораздо более высокие суммы, чем в ходе первого, но владельцам и экипажам судов разрешали взять себе только сумму, равную первой цене, в то время как вся разница между первой и второй ценами очень просто и изящно отходила государству.

Государственные рабы носили на щиколотке железное кольцо, а на ночь их закрывали в рабских тюрьмах, в то время как днем они должны были выполнять всю тяжелую работу в городе, такую как уборка, перетаскивание и добыча камня. В качестве пищи им давали по три куска хлеба в день. Некоторые были вынуждены трудиться в цепях. Тем не менее у них были определенные привилегии – они не работали по пятницам и каждый день, примерно за три часа до заката, им предоставлялась полная свобода выбора деятельности – они могли играть, работать или украсть что-нибудь. Морган добавляет к этому, что воровали они совершенно безнаказанно, а затем нередко продавали украденные вещи их же владельцам, которые не осмеливались жаловаться.