шедевр государственной мудрости, а через пару недель, 30 марта 1938 года, случился и апофеоз.

Бенито Муссолини сообщил сенату, что вопросы войны и мира в Италии будет решать только один человек, и онто как раз перед сенатом и выступает. Сенаторы, конечно, разразились аплодисментами, а потом один из них встал и предложил новый декрет, состоявший из двух статей:

1. Начиная с данного момента, в Италии вводится новый ранг: Первый Маршал Империи.

2. Этот ранг присваивается двум лицам — Его Величеству Виктору Эммануилу, Королю Италии и Императору Эфиопии, и Бенито Муссолини, Дуче Фашизма.

Сенатора, предложившего столь глубокий законопроект, звали Констанцо Чиано.

И, конечно же, законодатели опять взорвались шквалом аплодисментов — его тщательно подготовил верный Акиле Стараче, который устроил так, что публика с верхних галерей в порыве восторга смешалась с депутатами и возникла «спонтанная демонстрация нерушимой верности дуче и побеждающим идеям фашизма».

Потом оказалось, что табачный киоск сената ограблен дочиста[104], и Стараче очень по этому поводу огорчался и говорил о безответственных элементах.

Но чего только не перенесешь во имя идеи?

III

Германская делегация, сопровождавшая фюрера, прибыла в Рим на четырех поездах. В нее входили очень многие видные лидеры Рейха — и Риббентроп, и Геббельс, и Гиммлер, и Гесс, да еще и множество всевозможных экспертов и журналистов.

Гитлера, как главу государства, по протоколу должен был встречать тоже глава государства.

Поэтому по Риму в роскошной позолоченной карете он ехал не с дуче, который был всего-навсего главой правительства, а с королем Виктором Эммануилом.

Короля его гость раздражал.

Монарх уж вроде бы ко многому привык со времени «славной фашистской революции 1922-го», но манеры Адольфа Гитлера показались ему еще хуже манер Бенито Муссолини.

Народ в Риме тоже энтузиазма не выказывал, и германским офицерам, случалось, из толпы кричали что-нибудь обидное, но это все было на местном диалекте, так что обошлось без дипломатических осложнений.

В Неаполе, главной военно-морской базе Италии, дуче постарался отыграться — было устроено целое представление: итальянские подводные лодки вдруг всплыли все вместе, держась на одной линии и на равных интервалах друг от друга.

Фюрер посетил все музеи, до которых только смог добраться. 9 мая 1938 года, в самый последний день своего визита, он вдруг открыл для себя Флоренцию, город, о котором грезил во времена своей голодной юности.

Посмотреть Ватикан ему не удалось — папа Пий XI закрыл его на все время визита Адольфа Гитлера и сам тоже уехал из Рима. Но Галеаццо Чиано постарался загладить неприятное впечатление — он организовал отправку в Мюнхен бронзовой копии «Дискобола», понравившейся фюреру во время его предыдущего визита в Италию.

От подписания формального военного договора о союзе Муссолини удалось отвертеться, но сближение Италии с Рейхом продолжалось. 14 июля 1938 года в печати появился «Манифест о Расе», подписанный десятком видных профессоров.

В самом кратком изложении документ состоял из ряда утверждений: человечество делится на расы, они неравноценны по отношению друг к другу, итальянцы принадлежат к арийской расе, и цивилизация, построенная ими, тоже арийская, и так далее.

Манифест, кроме этого, провозглашал существование «чистой итальянской расы», откуда следовал важный вывод: итальянские евреи к ней не относятся.

Это вызвало целую волну всевозможных последствий.

Ну, например, 30 июля 1938 года Муссолини сообщил народу, что «Манифест» вовсе не подражание тому, что происходит в Германии, а вполне собственное, сугубо итальянское явление и что «итальянская раса», оказывается, действительно существует.

Это находилось в некотором противоречии с утверждением дуче, что сам-то он, оказывается, человек нордический и чувствует себя в родстве с англичанами и немцами — что же касается его зятя, Галеаццо Чиано, то он оказался «этруском»[105].

Впрочем, ясности тут не было. Муссолини, например, говорил иной раз, что генуэзцы — отдельная раса или что «расу ломбардцев следует поощрять».

На таком фоне уроженцев Тосканы и впрямь можно было счесть этрусками.

Все это можно было бы счесть за анекдот, но в период между сентябрем и ноябрем 1938-го положение о расовой чистоте стало частью законодательства, как в Германии по Нюрнбергским законам[106].

В полном соответствии с германской практикой евреи изгонялись из всех государственных структур, включая армию, были запрещены браки евреев с итальянскими католиками, их имущество подлежало конфискации. Кроме того, им запрещалось печататься где бы то ни было, их книги изымались из библиотек и от их тлетворного присутствия очищались итальянские университеты.

Тут, однако, возникли определенные проблемы.

Население Италии в 1938 году оценочно составляло 44 миллиона человек, и из них что-то около 45~50 тысяч можно было причислить к евреям, причем они ничем не отличались от своих соседей, кроме веры. Таким образом, на тысячу условных католиков — в Италии хватало и атеистов, начиная с самого дуче в молодости, — приходился один иудей, столь же условный. Меньшинство, демографический вес которого составляет одну десятую процента, практически невидимое.

Но это же меньшинство составляло 8 % профессоров университетов, так что «очистка» заняла некоторое время. Многие уезжали сами. Например, уехал профессор Энрико Ферми, человек невероятной одаренности[107]. С ним-то в расовом отношении все было в порядке, но он так неосмотрительно женился, что выхода у него не оставалось. Италию покинули и его лучшие ученики, Бруно Понтекорво[108] и Эмилио Сегр[109] — по новым законам для них на родине больше места не было.

Из армии выгнали пять генералов, флот избавился от пяти «неправильных» адмиралов, а один выброшенный из офицерских списков полковник застрелился перед строем своих солдат.

И Маргарите Царфати тоже пришлось срочно уехать из Италии.

Дуче сделал так, что ни синьора Царфати, ни ее семья не встретили в этом никаких препятствий — но исключения не сделал даже для нее. Фашистскую партию Италии пришлось чистить даже сильней, чем армию, — в рядах горячих патриотов Италии начала 20-х годов никакого расового учета не вели.

Но это все были проблемы мелкие, домашние и особых затруднений не составляли. Куда важнее было то, что оказался верным прогноз дуче о «движении в сторону Чехословакии».

Именно там в сентябре 1938 года и разразился кризис.

Мюнхен с точки зрения Муссолини, 1938 год

I

Вечером 28 сентября 1938 года Муссолини получил срочное сообщение из Лондона — с ним связался Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании. Он просил о посредничестве в конфликте с Германией и предлагал Италии участие в конференции, призванной решить судьбы Европы:

«Надеюсь, что Ваше Превосходительство проинформирует рейхсканцлера о вашем