бугристой кровати в причудливом отеле типа «ночлег и завтрак», который мой агент забронировал для меня на Берегу Ящериц, пока Александр учил бы меня новым и трудным способам поклонения ему.

Но я бы не стала делать ничего из этого.

Мое сердце казалось новорожденным в груди, слишком слабым и слишком маленьким, чтобы выдержать стресс моего взрослого тела и разума. Я прижала кулак к грудной клетке и почувствовала, как оно слабо трепещет, словно задыхающаяся бабочка, запертая в банке.

Мне нужно было расстояние, чтобы восстановить свои стены, построить крепость лучше, чем предыдущая, чтобы я могла снова выжить без Александра. Мое сердце сжалось при одной мысли о том, чтобы оставить его в этой постели, не говоря уже о том, чтобы провести один или дюжину дней, связанных вместе, без него рядом со мной.

Как можно было так сильно любить кого-то, если ты не проводил с ним много времени?

Правда ли, что из чего бы ни были созданы души, две могут быть одинаковыми? Одно сердце разрезали на две части и спрессовали в отдельные сундуки в надежде, что однажды они найдут друг друга.

Я не думала, что Бог, наука или Вселенная были настолько романтичны или жестоки, но я не могла найти более простого объяснения моему продолжающемуся и абсолютному обожанию человека, которого я когда-то называла своим похитителем.

Мой терапевт мог бы снова сказать «Стокгольмский синдром», универсальное оправдание любви к кому-то, наделенному властью, который воспользовался вами.

Да, Александр воспользовался мной, но какая-то тайная, первобытная часть меня жаждала, чтобы он взял больше.

Он вздохнул во сне, и я неловко повернула голову, чтобы увидеть, как он нахмурил брови, раскрыв трещины на его лице и показав, насколько ему было ближе к сорока годам, чем к тридцати. В золотых волосах над ушами было серебро, но на макушке все еще оставалась густая мягкая копна волос. В остальном на его лице и в твердом, идеально скроенном и пропорциональном теле, которое так тесно прижалось к моему, было очень мало свидетельств последних четырех лет.

Мне пришлось уйти оттуда.

Я осторожно оперлась на локоть и обыскала комнату. Моя одежда была сложена и положена на сиденье в углу, потому что Александр был требовательным доминантом и ему нравилось приказывать мне что-то сделать, чтобы увидеть, как я подчиняюсь. Рядом с ним были сложены мой багаж и сумка, а сверху лежал брошенный телефон.

Это будет легкий побег, пока он не проснется.

А Александр был высшим хищником; у меня не было возможности вырваться из его хватки, не разбудив его и не попав снова в ловушку его господства.

Металл мигнул в щели света, проникающего сквозь шторы, и я повернулась дальше, чтобы увидеть свой рубиновый ошейник и брошенные кожаные и металлические наручники, которые Александр использовал, чтобы связать меня в сложные позы после того, как мы вернулись в комнату прошлой ночью.

Мои щеки горели, как две плиты, когда я вспоминала, как он приковал меня цепью к медному изголовью кровати, поставив меня на руки и колени, с поднятой задницей, и мои ягодицы разошлись, как страницы книги, под его большими руками. Он ел меня в течение часа, используя свои зубы, язык, губы и пальцы, пока я не начала капать соком по внутренней стороне бедер и не прижалась к его лицу, отчаянно нуждаясь в большем. Он взял мой рот и киску в студии, фотографируя меня для своего удовольствия в непристойных, наглядных позах, которые до сих пор заставляли мое тело сжиматься, как кулак, но он ждал, пока мы окажемся в мягкой кровати, чтобы снова завладеть моей задницей. Каким-то образом я забыла, как анальный оргазм разорвал меня на части и оставил мои мышцы изношенными, как расщепленные провода.

Я стряхнула воспоминания, хотя моя киска была влажной и сжалась от желания. Я не могла позволить себе поддаться своей похоти, если хотела уйти от Александра.

И я это сделала.

Какие бы красивые слова он ни говорил прошлой ночью, они давно рассеялись в холодном свете рассвета. Я не знала, в чем заключалась его игра, но понимала, что она есть. Каждый этап наших отношений был тщательно рассчитанным шагом по всем направлениям. Я еще не знала, к чему это приведет, но наконец-то мне хватило ума не позволить ему заставить меня туда пойти.

Работая быстро и бесшумно, я наклонилась к тумбочке и надела наручники на палец. Я затаила дыхание, медленно натягивая кожаную подкладку на одно из его запястий, высвобождая его пальцы из своих волос, чтобы продеть цепочку через латунную перекладину изголовья, а затем пристегнула вторую манжету к другому запястью.

В ту же секунду, как он был закреплен, глаза Александра вспыхнули, как фары, прижав меня к дальнему свету, застывшего и страшного, как олень.

После короткой, яростной секунды общения мы оба приступили к действию.

Я выбралась из его тела на пятках и руках, по-крабьи подошла к концу кровати, чтобы его тянущиеся пальцы не могли схватить меня.

— Козима Дэвенпорт, — прорычал он, парализовав меня не из-за своего ядовитого тона, а потому, что я уже много лет не слышала своего имени замужней женщины, и только тогда, один раз из его собственных уст.

Даже в моем нынешнем состоянии мне это нравилось.

— Какого черта ты думаешь, что делаешь? — спросил он меня, произнося каждое слово, как пули, выпущенные из холодного патронника пистолета.

Я моргнула и закусила губу.

— Я ухожу.

От ярости его лицо потемнело настолько, что он выглядел скорее монстром, чем человеком.

— Нет, абсолютно точно.

Я стиснула зубы, пытаясь справиться с непреодолимой требовательностью в его голосе, и начала напевать себе под нос, соскользнув с кровати и быстро надев свой толстый свитер ржавого рыжего цвета и шелковистую бежевую юбку цвета устрицы.

— Ты снимешь с меня наручники в ближайшие две минуты, Козима, или я заставлю тебя очень сильно пожалеть о твоем непослушании, — мрачно пообещал он.

Я напевала громче, не обращая внимания на то, как быстро участился мой пульс, словно добыча, убегающая от хищника. Я продолжала бросать на него быстрые короткие взгляды, пока одевалась, просто чтобы убедиться, что он все еще крепко привязан к кровати.

Его глаза сверкали такой яростью, что у меня затрясся живот.

— Послушай это, Topolina (с итал. мышонок), — сказал он, и его голос был настолько тихим, настолько наполненным гравием, выкопанным со дна его каменного ядра, что я едва могла разобрать слова. — Если ты думаешь, что мое заключение помешает мне вернуть тебя, ты глубоко ошибаешься. Нам с тобой