Оглядевшись, англичане вошли в едва заметную калитку, затерявшуюся в листве жимолости, что вела в сад из небольшого переулка. По узкой, посыпанной песком, дорожке, пролегавшей меж фруктовых деревьев, они добрались до двери черного хода, где их ожидал Альдервейден вместе с долговязым лакеем. Валлон учтиво поклонился.

– Всё тихо милорд, Её Сиятельство ожидает вас.

Преодолев несколько ступеней низкого крыльца, гости вошли в темную прихожую, и в сопровождении всё того же лакея, поднялись на второй этаж. В просторной гостиной, украшенной полотнами фламандских мастеров, что заставляли поблекнуть даже золоченые лионские шпалеры, их ожидала взволнованная госпожа де Буа-Траси. Она присела в глубоком реверансе, и, намереваясь скрыть тревогу, под восхитительной улыбкой, произнесла:

– Я несказанно рада видеть вас в Париже, милорд.

Оценивающе оглядев с головы до ног хозяйку дома, Бекингем, упиваясь собственной надменностью, заметил:

– Право графиня, вы всё хорошеете. Глядя на вас, не возникает сомнений, что француженки самые прекрасные женщины на земле.

Это высказывание являлось тем редким исключением, когда слова герцога были вызваны искренним восхищением, а не лицемерием, втиснутым в рамки этикета.

– Но где, же госпожа де Шеврез?

При всём старании, графиня не сумела справиться с эмоциями, и на её лице промелькнуло беспокойство.

– Кузина только сегодня ночью прибыла в Париж, но вскоре явится сюда, я послала за ней.

– Надо полагать, прибыла из аббатства Жюмьеж?

Графиня, неуверенным поклоном, подтвердила ироничную догадку лорда-адмирала, что не ускользнуло от зоркого глаза Монтегю.

– Я надеюсь, вояж мадам де Шеврез прошел без осложнений?

Вцепившись проницательным взглядом в прелестное личико француженки, промолвил англичанин.

– Да-да, всё прекрасно, не о чем беспокоиться. Герцогиня вскоре прибудет и лично подтвердит сказанное мною. А сейчас, господа, полагаю, не помешает подкрепиться, я дала распоряжение на кухню. Если пожелаете отдохнуть, ваши комнаты готовы.

ГЛАВА 23 (82) «Госпиталь Сен-Луи или догадка падре Локрэ»

ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.

Сегодняшним утром, впрочем, как и во все предыдущие дни, проведенные под кровом гостиницы «Зеленый лис», в комнате занимаемой господином де Лавальером царила напряженная тишина, нарушаемая лишь звоном столовых приборов об оловянную поверхность тарелок. Встретившись за завтраком, шевалье и капеллан, прибывали в состояние плохого мира, предпочитая его хорошей войне, впрочем, соблюдая все принципы парламентёрской неприкосновенности. За время потраченного на совместные потуги направленные на разгадку тайны зловещего письма «безумного» тамплиера, они истратили всю свою сообразительность, находчивость и исчерпали запасы терпения, от бессилия налившись ненавистью, словно грозди спелого винограда. С каждым днем их всё больше переполняло желание вцепиться друг другу в глотку, без объяснений и видимых причин, которых не требуется для возмещения слепой ярости. Закусывая заячьим рагу, они потягивали красное бургундское, не отказывая себе в малейшей возможности, обдать визави холодным призрением. Дуэль змеиных взоров тянулась бы неизвестно ещё сколько, если бы не отворившаяся дверь. В комнату, твёрдой солдатской поступью, вошёл Урбен. Он остановился у края стола, опершись об него руками, и вызывающе с претензией, больше схожей на разоблачение, глядя с укором на капеллана, произнес:

– А скажите-ка нам, святой отец, отчего это отравленного вами барона, отвезли в госпиталь Сен-Луи, когда это заведение лишь для людей пораженных болезнью Святого Рокко1?!

Взгляд Лейтенанта, был тяжел словно топор палача, наконец дождавшийся смертного приговора столь желанной жертвы. Осознавая себя больше героем, чем жертвой, по крайней мере человеком избавившим всех от опасного и грозного барона д'Эстерне, Локрэ изумленно уставился на слугу.

– Вы, что оглохли, падре!?

Воскликнул Урбен сгораемый от нетерпения. Под таким напором, мог прийти в трепет и невиновный, но только не наш капеллан.

– А отчего, вы, милейший Урбен, спрашиваете об этом меня? Разве у вас нет ног, рта и глаз, чтобы самому выяснить, по какой причине бьющегося в агонии человека отправили в госпиталь, где заключены несчастные, пораженные сим смертельным недугом?! Я, хочу напомнить, что в тот вечер, распростился с д'Эстерне вот в этой самой комнате, а стало быть не могу знать, что произошло после! Быть может предсмертная агония навела на мысль о страшной хвори барона, или просто напросто экипаж унесший д'Эстерне, по нелепой случайности оказался неподалеку от больницы, в момент предсмертных конвульсий.

Возражение священника, если и не давало ответа на поставленный вопрос, то звучало вполне убедительно, для человека здравомыслящего, не запятнавшего себя изменой. Неспешно вытирая губы салфеткой, в глазах Лавальера появилась тревога.

– Этот чертов д'Эстерне и вправду сущий дьявол. Мы должны выяснить, мёртв он, или вновь одурачил всех нас?

Локрэ, бросив вилку, вскочил и закричал, глядя прямо в лицо дворянину:

– Я лично видел, как он выпил отравленное вино! Вам этого мало?!

– Откровенно говоря, мне этого не достаточно. Урбен, седлай лошадей, едем в Сен-Луи, найдем вашего сторожа, или того, кто был свидетелем смерти сего привидения.

Больница Святого Людовика, куда направились трое наших знакомых, была расположена к северо-востоку от Парижа, за городскими стенами, что вынуждало путников покинуть город. Ближе всех к госпиталю находились ворота Тампль, но путь к ним лежал через множество кишащих горожанами кварталов, исполосованных узкими, тесными улочкам, которые следовало преодолеть, чтобы выбраться из парижской клоаки. Поэтому, дабы избежать людской толчеи, Лавальер решил оставить город через ворота Сен-Дени, ближайшие к «Зеленому лису», он рассчитывал, преодолев ров, по безлюдной дороге, беспрепятственно, а значит быстро, достичь намеченной цели.

Миновав городскую заставу, аббатство Сент-Лазар и монастырь Сен-Лоран, путники добрались до болота, что разверзлось зловонной жижей, подбираясь к стенам больницы. Теперь уже, с возвышенности, где змейкой ложилась пыльная дорога, тянувшаяся прямо к главным воротам госпиталя, были хорошо видны крепостные стены, гребни крыш и шпили башен прекрасного Сен-Луи.

Падре Локрэ, предавшись кратковременному блаженству, вдыхая смрадный запах болота, показавшийся ему невероятно чистым по сравнению со зловонным парижским воздухом, расплылся в благостной улыбке, взирая с высоты, на раскинувшийся пред ним пейзаж. От роскоши и величия Сен-Луи, нельзя было оторвать глаз, но вдруг взор капеллана померк, брови сомкнулись, а на лбу возникла глубокая морщина, словно чернеющая среди поля расщелина. Он остановил свою саврасую кобылу, приложил ладонь ко лбу, привстав на стременах. Урбен, замыкавший кавалькаду, с нескрываемой иронией оглядел священника.