Екатерина Романовна дернула плечом, но Разумовский продолжал самым мирным тоном:

— Садитесь, расслабьтесь, мы принимаем ваши «верительные грамоты», и давайте вместе подумаем, как выбраться из опасной ситуации, которую вы так ярко живописали.

Успокоенная доброжелательством Кирилла, княгиня устроилась на диване поудобнее и взяла предложенную чашку кофе.

— Без сахара, пожалуйста, — она с детства знала всех собравшихся, со многими была в родстве и, если честно, робела разговаривать на равных с седыми умудренными опытом вельможами, у которых когда-то играла на коленях. Но положение обязывало: у нее за спиной была реальная сила, и они это, кажется, поняли.

— Для начала, господа, мы должны договориться о будущей форме правления. — Провозгласил Панин, вытягивая из кармана какие-то бумажки.

Все с неодобрением покосились на него. Воспитатель наследника слыл опасным оригиналом. Он долгие годы служил послом в Швеции и набрался там республиканского духа. Конечно, и в Стокгольме есть монарх, но какой-то странный, с парламентом и конституцией, ограничивающей его права. Не по-божески это как-то…

— Форма правления у нас одна, — заявил гетман, — Православная. А вот о правителе поговорить действительно надо. Мы все знаем, кого не хотим видеть в этой роли.

Непонятый соратниками Панин обиженно зашуршал так и не прочитанным проектом конституции.

— Есть несколько вариантов, — начал до сих пор молчавший Иван Иванович Шувалов. Он неловко чувствовал себя в доме Разумовсих. Их кланы, по известным причинам, никогда не были дружны. Но реальная опасность потерять вес при дворе и богатство — не родовое, пожалованное, а значит далеко не неприкосновенное — заставило их сплотиться. — Надеюсь, Брауншвейгскую фамилию никто всерьез обсуждать не хочет?

На него замахали руками.

— Так я и думал. — Шувалов кивнул. — Должен вас предупредить, что «несчастный младенец Иван Антонович» сейчас уже великовозрастный детина, совершенно сошедший с ума за двадцать лет сидения в одиночной камере. Крайне жестокий был шаг… — бывший фаворит бросил осуждающий взгляд на графа Разумовского. — Но в сложившихся обстоятельствах еще более жестоко выпускать дурочка на свободу.

— Хватат с нас и одного дурачка, — кивнул гетман. — Сосредоточимся на реальных кандидатах.

— Единственным законным наследником, — Панин встал со своего кресла, — является царевич Павел Петрович. — Его голос звучал все еще очень обиженно. Он не отстоял конституцию, но за права своего воспитанника готов был драться до последнего.

— Павел остается царевичем до тех пор, пока нынешний государь не заявил о его незаконнорожденности, — бросил Алексей Разумовский. — А вы знаете, что такой указ готовится.

Никита Иванович поперхнулся и снова замолчал. Сегодня все его инициативы проваливались, не будучи даже оглашены.

— Император расчищает путь для нового брака и нового наследника. — Мягко подбодрил воспитателя Шувалов. — Но никто не помешает нам рассматривать внука Елисавет как главного претендента.

— Русское законодательство в этой области не совершенно, — вновь приободрился Панин. — С точки зрения традиционного права: отцу наследует сын…

— А согласно указу Петра Великого от четырнадцатого года сего веку, — бесцеремонно прервал воспитателя гетман, — государь сам назначает себе наследника. Дело царевича Алексея помните?

Сановники притихли. Грозный государь был мертв уже более 30 лет, но казалось, продиктованные им под свист бича и стук топора законы единственные могут действовать на этой земле. Нарушить их не осмеливался никто.

— Если Петр Федорович гласно объявит Павла незаконнорожденным и провозгласит нового наследника, ничего поделать уже будет нельзя. — Заявил князь Трубецкой.

— Но он не сделает этого! — Взвизгнул до нельзя расстроенный Никита Иванович. — Пока не расторгнет брак с законной супругой, не женится на Елизавете Воронцовой, и она не родит ему детей!

— Значит у нас есть время. — флегматично подал голос Алексей Разумовский. — К чему торопиться, господа?

— У вас нет времени, — никто не ожидал, что умиротворенная было княгиня Дашкова вновь вмешается в разговор. — Девять десятых в гвардии считают самодержицей Екатерину Алексеевну. Им не нужен малолетний государь. Разве что в качестве ее наследника.

— Мы можем рассмотреть кандидатуру Екатерины, — недовольно подал голос Трубецкой, — Но только на пост регентши. И то найдутся более достойные люди. — Он обвел глазами собравшихся. — Она немка, бывшая лютеранка, ничем не связана со знатнейшими фамилиями страны…

— Для тысяч подданных за стенами этой комнаты, — прервала его Дашкова, — она императрица. Пока вы только намереваетесь обсудить, — губы княгини презрительно скривились, — Они уже готовы выступить.

«Молодец», — похвалил Орлов.

В гостиной повисла тишина. Вельможи переглядывались, а юная возмутительница спокойствия как ни в чем не бывало откинулась на спинку дивана и принялась жевать засахаренные орешки.

— Княгиня говорит дело, — медленно произнес граф Алексей. — Взрыв всеобщего недовольства неизбежен, а с ним погромы, бунт, неподчинение властям. И это в столице. Деятельность Сената и коллегий будет затруднена, если не пресечена вовсе. Начнется анархия, безвластие, хаос.

Дашкова согласно закивала. До Орлова начал доходить тайный смысл ее присутствия здесь. Ему сразу расхотелось хвалить княгиню. Она явилась в собрание вельмож не для того, чтоб сделать их союзниками Екатерины, а чтоб предотвратить «гвардейский бунт», «кровопролитие», как они говорили. В этом был резон. К перевороту присоединится чернь и тогда всем не поздоровится. Но если исключить гвардию из игры вовсе, кто сядет на престол? Малолетний Павел при регентстве матери? Или достойное собрание найдет еще кого-нибудь?

Мысли Алексея были прерваны дружным галдежом в комнате. Вельможи заговорили сразу, перебивая друг друга:

— Но что вы предлагаете?

— Нужно оповестить командование нашей армии в Пруссии. Пусть поворачивают домой и готовятся подавить бунт.

— Вы хотите обвинений в государственной измене? Как Бестужев?

— Право, господа, я ничего не хочу…

Последние слова принадлежали гетману и отлично выражали общее настроение. Больше всего на свете эти люди боялись происшествий. Они желали, чтоб их оставили в покое, дали пить кофе и судачить о пустяках.

— Но что-то все же надо делать, — продолжал Кирилл Разумовский. — Иначе это что-то сделается без нас. — Он приоткрыл дверь, приказал лакеям подавать трубки и прошелся по комнате. — Предотвратить большой переворот можно только одним способом. Устроить переворот маленький. Келейный. Я бы даже сказал, комнатный.

Все со вниманием смотрели на него.

— Что сейчас больше всего раздражает толпу? — Развивал свою мысль гетман. — Государь. Он не нашей веры. И, смею сказать, не нашей крови. Так рассуждают люди на улицах, и они недалеки от истины. Петр поставил нас на грань бунта. Но, устранив его, мы устраним причину возмущения. Гвардия останется в казармах, горожане в домах…