Вместо ответа «енот» коротко глянул в сторону по-прежнему шумно пыхтящей жирухи-общественницы. Кивнул ей.

Тетка не заставила себя ждать. Горячо – словно у кипящего чайника сорвало крышку – выпалила на одном дыхании:

– Никто! Никто не живет! Жил здесь профессор… Жена его от рака померла… Он к дочке смотался и носа сюда не кажет. Уже семь лет. Когда, наконец, кишки смыть позволите?! Людям же дышать невозможно, вонища!

От могучего теткиного дыхания из угла под лестницей на втором этаже взметнулся клочок бумаги и полетел, помахивая белыми краями, будто крыльями.

* * *

Если бы лифт работал, Андрей Михайлович сразу с лестницы вышел бы на улицу. Но лифт сломался. Пришлось спускаться пешком. Проходя мимо почтовых ящиков, Андрей Михайлович глянул на дверцу со знакомым номером и заметил в прорези белый клочок.

«Мальчишки балуются», – подумал он. И выдернул бумажку. Машинально развернул ее…

Пятно пыли на листочке отдаленно напоминало человечка со странной прической или плащом, вздыбленным за плечами. Андрей Михайлович усмехнулся и хотел уже смять и выкинуть бумагу, но что-то заставило его перевернуть листок на другую сторону.

Он перевернул – и раздумал выкидывать.

* * *

Стойка с окошком дежурной сестры и стол-барьер гардеробщицы при входе в Отделение вместе образовывали узкий деревянный проход, напоминающий загон для скота – шириною он был не больше локтя, и его даже не перекрывали вертушкой, как повсюду в других местах: если понадобилось бы задержать нежеланного гостя, достаточно было протянуть руку.

Только кому это нужно – лезть за запретную черту?

В пять часов вечера Андрей Михайлович распахнул тяжелую металлическую дверь. И замер, в нерешительности поглядывая на деревянный загон.

Дежурная и гардеробщица, зябко кутаясь в шерстяные кофты, сидели и, лениво переговариваясь, обсуждали последние серии «Потерянного ангела».

– Жизненное кино, – уважительно сказала дежурная.

– Исключительно! – подтвердила гардеробщица.

Увидав Андрея Михайловича, женщины подивились его шляпе, его добротному серому английскому плащу в сочетании с пятьсот первыми классическими «левайсами» и щеголеватой профессорской бородой-котлетой.

– Вы к кому? – спросила дежурная.

– К Вике Зайцевой.

Андрей Михайлович положил шляпу на стойку гардероба и сунул руку в карман плаща.

– А вы кто ей будете?

– Я? Никто.

Дежурная поджала губы.

– Сейчас я все объясню! – Андрей Михайлович покопался во внутреннем кармане плаща. – Так, где же это? А, вот! Вот. Это я нашел у себя в почтовом ящике.

Развернув и разгладив ладонями, он протянул дежурной, словно пропуск или входной билет, клочок бумаги. С одной стороны на нем был бледный развод грязи, с другой… синей шариковой ручкой кто-то вывел несколько строк старательным круглым детским почерком.

Поправив очки, дежурная склонилась над бумагой и прочитала вслух:

– «В горбольнице № 2 лежит девочка, 8 лет, Вика Зайцева (онкология, 4-я стадия). Денег не надо. Лекарство ей все равно не помогло. Навестите ее. 2 этаж, 6 палата».

– Кто-то кинул эту записку мне в ящик. Понимаете, у меня жена… Тоже болела много лет. И я понимаю, каково это. Подумал – может быть, смогу чем-то помочь? У нас с женой… Лекарства кое-какие остались. Решил: надо хотя бы разузнать! Посмотрите, пожалуйста, есть ли такая девочка в 6-й палате? Будьте добры!

– Нин, набери онкологию, – сказала гардеробщица. Нина, не отрывая взгляда от посетителя, сняла трубку с массивного эбонитового телефонного аппарата на столе под стойкой и, накрутив несколько цифр на затертом диске, сказала в микрофон:

– Ало? Томочка? Посмотри-ка по 6-й палате список – Вика Зайцева… Да. К ним тут пришел один… Ага. Хорошо. На месте? Ладно. Паспорт с собой? – спросила она у Андрея Михайловича.

– Да, конечно, вот. А, нет…

Посетитель принялся хлопать по карманам в поисках паспорта, но дежурная, бросив трубку на рычаги, махнула рукой:

– Проходите! Лестница там. На втором этаже отделение, увидите. Разденьтесь только.

– И бахилы, – напомнила гардеробщица. Она приняла шляпу и плащ посетителя и бросила на деревянный барьер свернутый целлофановый комок – пару бахил.

– Десять рублей.

– Да-да… Пожалуйста!

Монета легла на прилавок, Андрей Михайлович кивнул обеим женщинам и, выставив вперед плечо, двинулся по узкому загону между двумя деревянными стойками.

Дверь Отделения захлопнулась за ним с негромким гробовым стуком.

– Чудной мужик. Скажи, Нин? – сказала гардеробщица.

– Потерянный какой-то. Или того… Этого!

Дежурная Нина выразительно постучала пальцем по виску.

* * *

В Отделении душно пахло вареной капустой. Две санитарки, одетые по-домашнему в цветастые халаты, прошли мимо Андрея Михайловича, не обратив на него никакого внимания. Женщины катили на тележке громадные алюминиевые кастрюли, помеченные красной масляной краской – «Онк. отд.».

Несколько малышей в смешных пижамках, с лысыми головами в пятнах зеленки и с белыми медицинскими масками на лицах, повизгивая, носились по коридору наперегонки.

Мальчик лет шести заливался слезами у цветочной кадки – приятель отнял у него машинку. Девочка-подросток, бледная, укутанная косынкой по брови, следила за их ссорой безжизненным взглядом. Посетителя никто не замечал. Пришел – и пришел. Надо, значит. Посторонние в Отделение не ходят: нет дураков.

– Не подскажешь, где шестая палата? – спросил Андрей Михайлович у девочки в косынке.

Девочка подняла глаза. Махнула тонкой полупрозрачной рукой в сторону сестринского поста:

– Там!

– Спасибо.

На посту сестры горела настольная лампа, но за столом никого не было. Андрей Михайлович, так и не замеченный никем из взрослых, прошел по коридору и остановился у дверей шестой палаты, разглядывая деревянный ромбик с выжженным на нем номером.

Постучался и, услышав женский голос из-за двери, вошел.

* * *

– Викуся спит, – сказала Галина, покачивая мыском ноги. Ее взгляд скользнул по лицу незнакомца и уплыл, блуждая, в сторону двери, окна, стены.

Наблюдая за ее ленивыми, сонными движениями, Андрей Михайлович почувствовал раздражение. Он не мог сосредоточиться, как будто рядом ползала муха. Если приглядеться, то понятно, что никакой мухи нет – одна тень, пустой образ. И женщины никакой тоже нет. Лишь видеозапись с отстающим звуком.

Не обращая внимания на гостя, Галина говорила тихо и размеренно:

– Викуся спит. Она не проснется сейчас. Ее ночью в реанимацию брали. Снова. Меня не пустили. Орут. Им надо взятки давать. Хотя не всякая еще возьмет, если дать мало. Еще и пожалуется кому. Тогда вообще не пустят. А Вика третий раз в реанимации за этот месяц.