– Проснитесь! Не щуку потеряли!

Только сейчас Николай понял, как близка была смерть от любимой, как легко потерять счастье! С благодарностью обнял Чайковского, спасшего жену. Якуб не обращал на него внимания, переламывая через колено нарты. Из подручных материалов следовало быстрее собрать костер, вскипятить горячего чая и обогреть Лизу. Дымов покорно поплелся назад, собирая и натягивая на себя брошенные на бегу вещи.

В столицу Приморской области прибыли на седьмой день пути. Остановились в доме Острено. Лиза быстро теряла силы, к ночи начался озноб, а затем поднялась температура. В бреду она проговорилась Николаю о своей беременности. Три дня Лизу отпаивали чаем на травах и отваром брусники с лимонником. Особую помощь оказал липовый мед, ценившийся не меньше корня женьшеня. Внимание мужа и крепкий молодой организм – Лизе шел двадцать третий год – сделали свое дело. Женщина быстро пошла на поправку.

Когда она в первый раз после болезни вышла на улицу, перед ее удивленным взором открылась даль амурских просторов, накрытых огромным белым покрывалом. Февральские сугробы походили на груди кормящей матери, полные и мягкие. Снег лежал повсюду, подмяв под себя постройки поселка, суда на берегу широкой реки. Над сугробами виднелись печные трубы, из которых струился дым, неспешно стелился поземкой и походил на рваные клубки серой шерсти, разбросанные по комнате. Ни людей, ни повозок не было видно. Окружающая природа сегодня своим умиротворением и даже пересыщенной леностью предательски вводила в заблуждение. Но первый взгляд обманчив. Глубоко вдохнув морозного воздуха, Лиза закрыла от слабости глаза. Она еще окончательно не оправилась от болезни.

В большой комнате деревенской избы мирно беседовали трое мужчин. Лиза встала в проеме двери. Острено заметив ее нерешительность, стремительно поднялся из плетеного корабельного кресла навстречу. Ни слова не говоря, заботливо проводил до своего места. Собеседники продолжали прерванный разговор. Присутствие женщины не стесняло, ей доверяли. Вчерашние однополчане обсуждали последние события, связанные с грозным постановлением главного военно-морского судьи. Историю «дознания» Аксенова в Тугуре знал и губернатор, которому Острено передал привезенные Дымовым документы, подтверждающие его невиновность. Несмотря на явный факт ложного доноса, губернатор организовал следственную комиссию. В результате капитану первого ранга Острено задержали присвоение долгожданного звания контр-адмирала.

Но худа без добра не бывает: данный факт способствовал ускорению его переход на новую должность в Санкт-Петербург. «От греха подальше, – напутствовал губернатор контр-адмирал Петр Васильевич Казакевич[74], подписывая ходатайство о его назначении на адмиральскую должность, – Бог тебя бережет, потому справедливость и восторжествовала!»

О своем визите к губернатору как раз и рассказывал Острено Дымову с Чайковским.

– Бог, может, и бережет. Почему же живой царь не видит творящегося зла? – спросил давно определивший свое критическое отношение к русскому императору поляк Чайковский.

– Большинство населения ничего не знает о нем, – с обидой подхватил мысль китобоя Николай, помня былую бесперспективность своей военной службы и несправедливое назначение Аксенова.

– Зачем? – искренне изумился Острено, так, что черные брови полезли к макушке. – Никто не должен знать о его личной жизни. Он равен с Богом, а ему позволено все!

– Конечно! – язвительно воскликнул Чайковский. – Позволено делать подлости. Знаем, как дед его, император Александр I, глумился, стравливая младшего брата со старшим![75]

– То семейная история, – встал на защиту самодержавия Острено, – не мешающая государству выполнять свои функции. Вовремя совершенствоваться. Пример на поверхности. Только что принятый закон об отмене крепостного права!

– Но Россия в итоге не получила ни парламента, ни конституции, ни свободы слова и собраний, – отстаивал свое мнение поляк.

– Не все сразу, – попытался унять страсти Острено, – преобразования носят комплексный характер, включая создание органов местного самоуправления, судебную и военную реформы.

Дымову политическая перепалка боевых товарищей напомнила давнишний разговор Горчакова с Невельским, случайным свидетелем которого оказался перед своим отъездом в воюющий Севастополь. Сведущие придворные обсуждали события, предшествующие Крымской войне, походившие на элементарный торг между Николаем Первым и Великобританией. Обсуждали труднообъяснимое стремление Николая Первого захватить у Турции Дарданеллы и Босфор, вернуть православные святыни в Иерусалиме. Царь просил Англию не вмешиваться. Взамен предлагал исключить из своих интересов Египет и Сирию, Китай и Индию, остановить военное продвижение в Среднюю Азию, не включать в состав империи славянские территории. Амбициозный проект не понравился англичанам, что якобы и спровоцировало начало Крымской войны. Горчаков, оправдывая действия Николая Первого, приводил в пример военный символ – знамя полка. Таким знаменем для порабощенных турками православных народов были как раз христианские святыни Иерусалима. Отойди они к России, крах Османской империи был бы неминуем. Но русский царь был нерешителен, потому как право наций на самоопределение считалось сепаратизмом, а он нес угрозу существующему порядку.

События складывались в объяснимую картину, в которую не хотелось верить. Получалось, судьба массы людей зависит от выгоды небольшой кучки авантюристов, возомнивших себя мессиями. Царем же управляют, разогревая его тщеславие.

Неожиданно в разговор вступила все это время молчавшая Лиза. Голос у нее был то робкий, то дребезжащий и гибкий.

– Мужчины, вы все о войне и о государе!

– Ну да, женщинам виднее, – постарался перевести в шутку ее реплику Острено.