Еще бы чуть-чуть, и было б им…

Тихонько вытащив из ножен кривой меч, Валера залюбовался работой неведомого оружейника. О-па! Да тут и вязь вьется!

Бородин приблизил лезвие к глазам и разобрал затейливую надпись, схожую с узором. Похоже на арабский, но тут он не силен.

…Покряхтывая, присел Костя, потер глаза, глядя на огарок свечи, чей трепещущий огонечек высекал блики на лезвии скимитара.

– Гляди! – шепнул Валерий.

– Ух ты…

– Типа, по-арабски?

– Знать бы… Обычно сарацины вырезали цитаты из Корана. Может, и здесь то же самое. Но, черт его знает… Вернее, тролль.

– Скорее уж, шайтан! – хмыкнул Валера.

– Угу…

– Стало быть, не такой уж этот Норэгр чужой, каким хочет казаться?

– А тролль его знает!

– Шайтан!

– Тс-с! Разбудишь…

– Да все уже.

Валерий задул свечу и лег на пол, подложил сумку под голову.

Тишина и темнота объяли его со всех сторон, мир закачался, зазывая в сон, но мысли все крутились в голове, вялые, правда. Господи, как это все отдалилось, стало почти нереальным – Уссурийск, работа, офис…

Он даже о Верке не вспоминал почти, сам образ ее слегка размылся, затушевался. Это ничего, с ним уже бывало такое.

Зато потом приходит беспокойство, тоска, он чувствует, как ему не хватает его Сердючки.

Ничего, даже если он не сможет расплатиться с Щепотневым, то Интермондиум стоил того, чтобы за него потерять прадедушкину шашку.

Но все же лучше вернуться с бонусами, чтобы можно было оправдаться перед Веркой. А если их привалит куда больше, нежели он надеется…

Ну-у, как говорится, хотеть не вредно. Вредно не хотеть.

И Роскви уснул.

«Черный лебедь» был, так сказать, флагманом – величиною в тридцать румов[52], с темными бортами, расплывавшимися во мраке, с зубастой башкой местного Горыныча, он плавно покачивался у причала, натягивая швартовы.

Остальные корабли сэконунга были поменьше размерами.

В принципе, и одного «Черного лебедя» хватило бы на весь хирд сэконунга. С избытком.

С другой стороны, сонно подумал Костя, меньше народу – больше кислороду.

Повинуясь знаку Хёгни, он перепрыгнул на гулкую палубу драккара. Валера занял десятый рум слева.

Дед Антон не стал дожидаться указаний и проворно полез в трюм, куда уже юркнула Эльвёр.

Рыжему Змею, может, и хотелось как следует шваркнуть крышкой люка, но корабль – это святое. Поэтому дубовая дверца опустилась тихо.

Да и зачем лишние проблемы создавать, особливо, ежели «кузнец Андотт» с нечистью знается?..

Поманив Костю, Хёгни качнул факелом и сказал:

– Будешь сидеть здесь. Погребешь вместе с Оддом Бирюком. Одд вывихнул левую руку, заменишь ее своими двумя. Если получится.

– Получится, – уверенно заявил Плющ.

– Ну-ну, – проворчал рыжий. – Видали мы таких прытких…

Костя присел на скамью – одиннадцатый рум справа – рядом с плечистым мужиком лет тридцати с лишним.

Лица его было не разобрать, несколько факелов не могли разогнать ночную черноту.

В короткой кольчуге, из-под которой выглядывал засмальцованный поддоспешник, в кожаных штанах, мужик ощутимо вонял застарелым потом, кожей и гарью.

Сопя, он оглядел Костю.

– Звать как?

– Эваранди. А ты – Одд?

– Он самый.

Затрубил рог. Викинги забегали, поспешая занять свои места.

Круглые щиты увешали оба борта «Черного лебедя», швартовы были отданы, а Хегни занял место кормщика.

Сидя лицом к корме, Костя различил Гунульфа – сэконунг стоял у борта и зычно отдавал приказания «Морскому коню» с «Вепрем волн» – снеккам, отчаливавшим следом.

– Весла на воду!

– Чего ждешь?! – рявкнул Одд Бирюк. – Весло хватай!

Плющ подскочил и бросился к козлам, на которых сохли весла, споро разбираемые гребцами.

Одд вынул затычку из гребного лючка, и Константин просунул в него весло – весьма увесистое, вытесанное из мелкослойной сосны, длиной в два человеческих роста.

Ну это еще ничего – кормовые, а пуще того носовые весла куда длиннее будут. Это потому, что гребцы, сидящие на носу или ближе к корме, располагаются повыше, чем те, что посередке, а весла должны доставать до воды все разом, не вразнобой.

Была и еще одна тонкость: орудующим гребями на носу не только тяжелее всех приходится, они же и первыми бросаются в бой, когда корабль пристает к берегу. Оттого места впереди считаются самыми почетными.

– Цепляйся, – буркнул напарник, и Эваранди ухватился за рукоять.

Он частенько, бывая на Шаморе[53], брал лодку напрокат, так что с греблей был немного знаком. Да и Маннавард поднатаскал его изрядно.

Однако оказалось, что скедия и драккар – это две большие разницы. Костя то сильнее, чем надо, тянул весло, то давал слабину.

Не поспевал за сидевшим впереди или излишне торопился. В общем, мешал Бирюку, как мог.

Викинг сопел все свирепее, но Плющ в конце концов приноровился-таки, попал в лад. Вернее, в лад попадал Одд, а он лишь добавлял ему силы.

Выбравшись на середину залива Троллей, корабли повернули к морю.

На мысу, что располагался с юга, и на том, что лежал севернее, горели большие костры, разожженные викингами, – это были своего рода маяки.

«Поджигателей» подобрали снекки, несколько отставая, и «Черный лебедь» первым покинул Тролльвик.

Да и потом гребцам на драккаре было трудней – за кормой на буксире тащился кнорр Андотта. Не бросать же…

– Суши весла! Поднять парус!

Костя дернулся было вскочить, но Одд буркнул:

– Сиди. Без тебя справятся. Весло на место положь.

Громадный парус был почти невидим и различался лишь тем, что его прямоугольник застил звезды.

Сэконунг, по всей видимости, не решился идти коротким путем вдоль берега, а следовал на запад, чтобы там, в открытом море, описать дугу и войти в устье Стьернсванфьорда.