Но драккар выжимает десять – двенадцать узлов, а лодка хорошо если шесть-семь. Стало быть, выходить надо, как только стемнеет, и идти всю ночь, чтобы к обеду прибыть к месту назначения.

«Всю ночь не есть?..» – мелькнуло у Кости. Ну уж, нет уж!

Его размышления нарушил Виглаф.

– Вы… это, – промямлил он, – посторожите вдвоем, ладно? Я быстро, только пивка перехвачу да мяска. Ага?

– Давай, – с готовностью сказал Эваранди. – А мы потом, по очереди.

– Ага!

Виглаф убежал и пропадал где-то добрых полчаса. Вернулся он сытый и довольный.

Костя, расспросив, где черпают пиво и отрезают мясо, покинул пост – его очередь!

Как только длинный дом заслонил от него пристань, он поспешил к наустам.

Местные не слишком-то и обращали на него внимание – ни доспехов на нем порядочных, ни меча.

Плющ больше Щепотнева высматривал – вот кто был опасен.

В памяти всплыл незнакомец в мантии, что подсел к нему в таверне. Прав-таки оказался! С другой стороны, разве он спорил с Шимоном по-честному? Вот если душой не кривить – сильно ли его беспокоит благополучие местного населения?

Нет же, верно?

Конечно, считается благородным, если ты проявляешь заботу о ближних, печешься о народном благе, но это же все ложь, отвратное лицемерие!

Самого же корчит, когда слышишь журчание очередного благодетеля, баллотирующегося в Госдуму и вешающего лапшу электорату на уши.

Так чего же в ту же дуду трубишь?

«А люди?» Дались тебе эти люди…

Человеческая душа слишком мелка, чтобы возлюбить ближнего. Дай Бог, чтобы хватило внимания на родных и любимых.

У Валерки тут дед с бабой, а у него… Хм.

Плющ поежился, не зная, как определить то место в его жизни, которое неожиданно заняла Эльвёр.

Любви тут нет – «кака така любовь?» А что есть?

Ну в любом случае, если кто возжелает причинить девушке смерть или страдание, он будет резко против.

Очень резко.

И станет ли он хладнокровно наблюдать за тем, как Эльвёр насилуют и убивают? Нет, сам же постарается нанести убивцу травмы, не совместимые с жизнью. Так надо ли тогда ставить на вид Семену?

У Щепотнева свои приоритеты.

Размахнулся он, правда, больно уж широко, но тут тоже вопрос: а когда стоит включать совесть?

Когда может сгинуть сотня душ? А если лишь полста человек умертвят, то совесть должна мучить вдвое слабее?

В общем не стоит морочить себе голову.

Оглядев наусты, Костя выбрал тот, что стоял третьим, если вести счет от пристани.

Добротная лодка на четырех гребцов была тяжеловата для одного, зато и мачта имелась, и парус, и даже бурдюк для воды. Наполнив меха свежей водой, Плющ понесся обратно, к дружинной избе, где толпа дренгов накачивалась пивом, закусывала мясом и галдела, как банда фанатов «Спартака».

Урвав изрядный кусок телятины с парой лепешек, Эваранди вернулся на борт драккара.

– Ну, я пошел! – сказал Бородин, перескакивая на доски причала. С ним на пару двинулся молодой воин из той компании, что стерегла «Вепря волн».

Валерий пропадал совсем недолго.

– Сюда идут дренги Торгрима и Эйвинда, – выпалил он, выбегая на пристань, – пьяные и с оружием!

– Так и мы с железом! – осклабился Виглаф, подхватывая секиру.

Вскоре молодняк, весьма воинственно настроенный, показался из-за домов, подходивших к самому берегу.

Дренгов было человек десять – краснорожие здоровяки, не блещущие интеллектом и нисколько от этого не страдающие.

– А ну выходи! – заорал самый здоровый из них. – Биться будем!

– Что, засранцы, – раздался голос с «Морского коня», – в море обкакались, пока другие бились? Решили попки подтереть и в бой?

Дренги взревели и бросились в атаку.

– Виглаф! – крикнул Костя. – Весла!

Воин глянул на него, не разумея, а после озарился улыбкой понимания.

Подхватив длинное кормовое весло, он размахнулся им, как дубиной, и буквально смел двоих из нападавших в воду.

Еще трое вовремя присели.

Одного из них свалил Плющ, тюкнув по голове, словно кием, а другого приложил Бородин – присевший дренг так и распластался по причалу.

Пьяное дурачье взревело еще пуще, принялось с остервенением кромсать топорами грозившие им весла.

Тогда уж и Виглаф осерчал – перескочив на пристань со щитом в одной руке и с секирой в другой, он начал охаживать не в меру распалившихся, орудуя обухом и краем щита.

Костя спрыгнул следом, замечая двоих, сиганувших с борта «Вепря волн» прямо в толпу. И пошла веселуха!

Рубить да колоть было нельзя – все ж таки свои, как ни крути, но отметелить до полусмерти сами боги велели.

Именно здесь, на маленькой пристани в Стьернсванфьорде, Плющ впервые в своей жизни ощутил упоение боем.

Когда злой азарт переполняет тебя, когда ты с наслаждением раздаешь удары направо и налево, получаешь сдачи, но сопротивление и боль лишь раззадоривают, греют кровь.

Трое или четверо засранцев проникли-таки на борт «Черного лебедя».

Роскви с Эваранди скакнули следом.

Один из любителей пива свалился в воду, другому помог Костя. Третьего они уделали на пару с Виглафом.

Когда Плющ обернулся в сторону причала, дренги уже позорно бежали.

Парочка недобитков ковыляла, а еще двое еле ворочались, мотая головами.

– Ну тебя и разукрасили! – захохотал Валера, глядя на Плюща.

– Ничего, – проворчал тот, щупая ноющие скулы, – они тоже синие будут ходить…

А вот Гребню досталось по-настоящему, чей-то нож глубоко рассек кожу на плече – кровь так и хлестала.

– Не-е, браток, – посерьезнел Бородин, – так дело не пойдет. Надо Андотта сюда!

– Он же колдун, – вытаращился Виглаф.

– Значит, и лекарь! – отрезал Валера.

Решительно отворив люк, он громко позвал:

– Андотт! Тут раненый! Поможешь?

Из трюмного лаза высунулась седая голова.

– В голову вы все раненые, – проворчал дед Антон. Якобы неохотно покинув трюм, он осмотрел Виглафа.

– Эк тебя зацепило-то… Нитку с иголкой! Живо!

Костя молча протянул ему сумку, выданную в Интермондиуме.

– Бактерицидку взяли? – по-русски сказал дед. – Молодцы!

Смазав рану зельем, он стал зашивать ее. Виглаф сжал кулаки так, что, сожми они камень, раскрошили бы.