другой оттенок, совсем без сексуального привкуса. Так хочется обнять, вдавить к себе в ребра кого-то очень близкого, кого-то, кого уже давно знаешь — близкую родственницу, подругу детства, умирающего однополчанина…

«Это может быть ловушкой для тебя, Секатор,» — сказал внутренний голос.

— Что такое центр, и кто они такие — для меня до сих пор загадка, Елизавета. На меня выходило несколько их людей, но…

— Ещë бы не было это загадкой для тебя. Поверь, для меня, сколько живу — тоже загадка. Хоть и общалась я с ними поболее твоего. Для того Общество и основали. Ну, то есть, не только для этого. Но это тоже.

— Для чего же?

— Как сейчас говорят, для защиты собственных, пардоньте за выражение, задниц. Потому как в веке осемнадцатом с развитием силознания и выходом из тени разных темных компаний возникла прямо-таки явная нужда их упорядочить и подчинить воле государыни… Утихомирить, удержать в узде. Да… не сразу это удалось, не сразу. Ну, так кто же ты? Я не про Эльдара, а про вселившийся в головушку этого юнца? Зачем тебе та девица-то нужна? Анука-то нужна? И зачем мир-то наш разрушать?

Тут я окончательно опешил. Никогда Штирлиц не был так близок к провалу. Меня раскрыли уже второй раз, причем раскрыли члены двух разных местных организаций. Причем для меня осталось неясным, когда — давно, или прямо сейчас, прочитав глубоко запрятанные в глубине сознания планы.

Серьезный был противник. Очень серьезный. При том, что я до сих пор не знал, точно ли это тот враг, с которым стоит и можно бороться изнутри. Она смотрела настолько глубоко, что таить было практически невозможно.

— Говори правдиво, как умеешь. Теперь точно вижу, что ты не здешний. Так какой тебе резон все это делать? Кто тебя этому научил?

Когда не знаешь, что отвечать — отвечай правду. Благо, некоторую правду озвучить не так страшно.

— Меня зовут Эльдар Циммер. Это моё настоящее имя, где бы я не находился. Не знаю, кто научил, Елизавета.

— Не знаешь, кто именно? Иль только его имени?

— Скорее имени.

— Эльдар, ты мне весьма понравился, в тебе есть честность. И когда-то давно наверняка была уверенность и отсутствие всяческих сомнений. Но наш мир, как видишь, заставляет подрастерять уверенность в своей изначальной цели, ведь так?

И тут она попала в точку. Конечно, иного рода сомнения были естественны. В моём биологическом возрасте позволено сомневаться в выборе работы, стратегии развития, девушки. Не ошибается и не сомневается тот, кто ничего не делает. Но я так давно разучился размышлять о своей функции Секатора, что признавать такие свои сомнения было для меня в новинку.

«Мы отправим тебя в мир для пенсионеров-Секаторов», — звучал голос Верховного Секатора в голове.

Но я всё же поборол сомнения и заговорил. Тем самым голосом, которым не говорил ни с кем уже давным-давно. Начал говорить те самые слова, которые никогда бы не стал говорить в трезвом уме и в доброй памяти. То ли на меня опьянил еë невидимый эликсир правды, то ли она показалась мне именно тем человеком, которому я был готов — или даже должен был раскрыть подобные секреты.

— Вы не понимаете, Елизавета. Иных вариантов нет, всё уже решили, и решили силы куда более серьёзные, чем Общество или Центр Треугольника. Миру вынесен приговор. Его вынес не я. Я — Палач. Я всего лишь исполнитель.

— Я расслышала слово «секатор», — вздохнула Елизавета.

Я кивнул и продолжил:

— Поверьте, приговор будет приведен в исполнение не сейчас, даже не в этом десятилетии. И приведу его в исполнение максимально гуманным образом. С минимальной болью и страданиями для отечества. Не сочните за торг, но небольшую часть населения я обычно всегда спасаю, члены Общества тут в первых рядах. Вы думаете, я вру? Я честно готов служить Обществу. Мне очень хочется прожить здесь долгую жизнь.

Конечно, последнее прозвучало глупо. Примерно как признаваться хозяйке съемной квартире в том, что собираешься прожить в ней несколько лет, а перед выселением поджечь.

Все планы летели к чертям.

— В общем, так, гость мой, — твердо сказала она. — О нашем разговоре никто из Общества более не узнает. Но не прими как ультиматум — ситуация вынуждает. Определись в ближайший месяц, за кого ты. Скажем, до седьмого июля.

— Иначе что? Поймите, если убьете меня — придут другие, в инструментарии которых совсем иные методы усечения ветвей.

— А много ветвей? — прищурилась, посмотрела на меня графиня.

Вопрос прозвучал как чистой воды любопытство.

— От сотни тысяч до сотни миллионов. Я был в сотнях из них.

— И наш мир не хуже других, ведь так? Ты зря считаешь, что Обществу не хватит сил и навыков противостоять вашей братии. Дать финальную битву, когда наступит время. Более того, вы, мусье Секатор, весьма глубоко скрываете от себя страх — страх того, что будет далее, если вы нарушите обещание своему старому хозяину. И, поверьте, я помогу избавить от оного. И помогу. Вам всего лишь нужно выбрать верную сторону. А чтобы вам было легче совершить выбор… вам, подпоручик, полагаются чаевые…

В еë протянутой руке был маленький полиэтиленовый пакет. В нём лежала пара десятков огранённых камней — весом больше пяти карат каждый, переливающихся от розового до тёмно-бордового.

— Спасибо, графиня. Можно, всё же, вопрос? Кто вы? То, что вы глава Общества — я понял, я имею в виду…

— Меня зовут Елизавета, Эльдар, — вздохнула она. — Я думала, что ответ очевиден. Если не догадаешься сам — другие всё расскажут и объяснят. Если ты выберешь верный путь — мы ещё неоднократно с тобой свидемся. Мы же очень похожи, Эльдар. Иди. Твой финн и его подручный уже заждались. Ах, да, едва не забыла — пока мы говорили, Ануку ты, похоже, потерял.

Последняя фраза сперва почему-то вылетела из головы, и я вышел на улицу в состоянии лёгкой контузии.

— Идём, — скомандовал присевшим на лавки у ворот спутникам.

Водитель пошёл с нами, проворчав что-то вроде:

— Ну вообще — команды подвозить не было, но ладно уж, ладно…

— Что там было, Эльдар? — тихо спросил Коскинен. — Это какое-то безумие. Я никогда не встречал настолько сильного человека. Миграна чуть не стошнило.

— Очень сильная дама, — проговорил я. — Наверное, потому и живёт в глуши, что в городе бы всех вокруг тошнило.

На улице стемнело. Когда мы садились в машину, телефон прорезался сообщениями и оповещениями о пропущенных звонках.

Сперва я подумал, что это от коллег, но оказалось всё куда серьёзней.

«Искандеръ — 3 пропущ.»

«Неизвестный номер» — 2 пропущ.'

«Игорь Антуанеску» — 1 пропущ.'

Я вспомнил последние слова графини — и холодок пробежал по спине. «Ануку ты уже потерял».

Я быстро набрал Искандеру, когда мы уже выехали. Взял трубку со второго раза, в трубку тут же заорали.

— Их полтора десятка! Двоих уже сняли! Деда Василя убили! Твою мать, что за шваль ты к нам привёл⁈

— Сколько вас там⁈ Вы где?

— Закрылись в хоромине в подвале! Анука здесь! И парень-сенс, он уже месяц здесь живёт, он пытался… ладно, забей! Я про что, она требовала позвонить, спросить разрешения!

— О чём?

Нас прервала очень близкая стрельба.

— Снять! Снять ошейник?

— Конечно, мать его, пусть снимает!

Звонок прервался. Тукай обеспокоенно смотрел на меня.

— Что-то случилось?

— Случилось.

— Это касается нас?

— Возможно.

Пока я не до конца понимал, что происходит. Нет, с одной стороны — всё было очевидно, Ануку пришли похищать. С другой — очень хотелось бы определиться, кто именно. Чтобы прояснить ситуацию, я всё-таки набрал Игорю.

— Ты уже в курсе, Цим-циммер? — раздался ехидный голос.

— В курсе чего?

— В курсе, что тебя ожидает большой сюрприз…

Я приготовился говорить следующую фразу, но в тот же момент что-то свистнуло, звякнуло в темноте салона. В первый миг я не понял, но затем почувствовал боль в плече, увидел порванный изголовник сиденья водителя. А затем водитель уткнулся носом в сиденье, завернув руль в сторону.

— Ложись! — рявкнул я, но машина уже летела в кювет.

Глава 27

В отключке я был недолго. Когда очнулся, понял, во-первых, что мы живы, а во вторых, что дико болела голова, по лбу стекала кровь. Мы лежали под углом в сорок