На Габриеле живого места нет от всей этой мешанины идей. Даже отправляясь в туалет и выпуская струю, он всякий раз опасается слить вместе с ней парочку особенно ретивых парнишек из ЭТА.

Спустя неделю после знакомства он продолжает считать Линду занятной.

Она почти ничего не ест, а только пьет свое бесконечное пиво; смена белья в интерпретации Линды — это достать трусики из рюкзака, надеть их, а те, что были на ней, — бросить в рюкзак. Через два дня все повторяется с точностью до наоборот. Кроссовки, джинсы и футболка с Че — ее единственные спутники, а косметику Линда считает мелкобуржуазным пережитком. При этом ее нельзя назвать неряхой, грязнулей и какой-то не слишком чистоплотной девицей. Ее вещи не пахнут потом, затхлостью и несвежестью, это — приличные вещи; быть может, потому что Линда не слишком их жалует и львиную часть времени обходится вовсе без них. Валяется голой на диване в закутке и дразнит своим видом Габриеля.

Габриель, вовлеченный в орбиту своей неожиданной возлюбленной, напрочь забыл о продаже книг и о самом магазине, хотя тоже почти не покидает его. А кратковременные вылазки за продуктами и — чуть более долгая — домой, за постельным бельем, не в счет.

Свежее белье (две простыни, две наволочки с веселенькими цветами и хрустящий пододеяльник) не произвели на Линду никакого впечатления.

Спустя неделю нагота Линды по-прежнему действует на Габриеля ошеломляюще, ему постоянно хочется находиться поблизости, по поводу и без повода касаться ее молочной кожи. Да и к своей собственной наготе он привык, находит вполне естественной и даже подумывает о том, чтобы как-то украсить ее: купить серебряный браслет, например. Цепочку с затейливым медальоном. Сделать татуировку. Несколько татуировок — на плече, предплечьях, груди, тыльной стороне шеи и на крестце.

Два раза Линда уходила на довольно продолжительное время, объясняя это необходимостью встреч с соратниками по борьбе для выработки дальнейшего плана действий и координации поездки в Эйндховен.

— Тебе обязательно ехать туда? — спрашивает Габриель упавшим голосом.

— Конечно, — всякий раз отвечает Линда, но поездка в Эйндховен все откладывается и откладывается.

Время, когда Линды нет в магазинчике, можно было бы провести с пользой: открыть его, хотя бы ненадолго, навести порядок в бумагах и счетах, прибраться, вымыть полы, протереть пыль на полках (книги, на которые Габриель махнул рукой, почему-то выглядят неумытыми и заброшенными, как дети-сироты).

Еще можно было бы сделать несколько новых заказов и справиться по телефону, как идет отгрузка старых. Произвести инвентаризацию. Обновить экспозицию на витринах. Поменять местами фотоальбомы и путеводители.

Но ничего этого Габриель не делает.

Он лежит на диване, тупо уставившись в потолок, и думает о Линде:

если бы она исчезла, не вернулась, уехала в Эйндховен, он, наверное, почувствовал бы облегчение. И освободился бы, наконец, от бесконечных и несносных филиппик по поводу борьбы с империализмом, с обнаглевшими американцами и их прихвостнями во всех частях света; с клонированием, генно-модифицированными продуктами, с мировым еврейским правительством, с запретами на аборт, с запретами на однополые браки, с противопехотными минами —

сколько же дерьма насовала в его голову Линда!..

Вот бы она убралась из его жизни!

Но… для кого тогда ему делать татуировки? Кого будет трахать он и кто будет трахать его, всасывать в себя и снова выпускать на волю — облегченного и безмерно счастливого?

Чушь.

На свете существуют другие девушки. Не такие сумасшедшие. Гораздо менее озабоченные мировыми проблемами, чем Линда. И таких девушек полно. Часть из них пройдет мимо, не заметив Габриеля, часть — отпустит колкость в его адрес и продолжит идти мимо, но кто-то приветливо улыбнется ему. Или заглянет в его магазинчик, что и будет великолепным решением проблемы. «Есть ли у вас книги о настоящей любви?» — спросят у Габриеля.

«Конечно», — ответит Габриель.

И Федерико Гарсиа Лорка, великий поэт, будет доволен. И Кнут Гамсун. А на провокатора Генри Миллера ему начхать, Миллер никогда не был его любимчиком, хотя Габриель отдает должное его литературному таланту.

Все это мечты.

Для того чтобы вышеозначенная девушка вошла в магазин и все остались довольны, он, как минимум, должен быть открыт. А с Линдой он всегда будет закрыт, и вырваться из этого порочного круга невозможно. Да и стоит ли вырываться, если они с Линдой — идеальные любовники?

В этом месте своих рассуждений Габриель начинает бесконтрольно грезить о Линде и ее несравненном, божественном, волнующем худом теле, которое так подходит его собственному телу. И приходит к выводу, что тоска по Линде и неутолимое желание соития с ней — единственная реальность сегодняшнего дня.

Словом, когда Линда возвращается в магазин, то находит Габриеля печальным, скуксившимся, изнемогающим от ревности и жажды немедленно заняться любовью. Пусть даже и под аккомпанемент лекций о бедных азиатах, продающих свой труд за чашку риса.

— Нам нужно подумать о будущем, —

сказала она как-то Габриелю после очередного головокружительного минета, Линда называет его на английский манер — blowjob, и то верно: минет — тоже работа, причем не из легких и это роднит Линду с бедными азиатами, продающими труд за чашку риса. Пролетарии всех стран, соединяйтесь, ура-ура!

— Зачем? Зачем нужно думать о будущем, если у нас прекрасное настоящее?

— Ты рассуждаешь, как рассуждают примитивные обыватели, от которых и происходит все зло в этом мире! Ты рассуждаешь, как животное.

— Животные не могут рассуждать. Ими управляют инстинкты, — расслабленно замечает Габриель. — И то, чем мы с тобой занимаемся по нескольку раз на дню, — тоже инстинкт. Так что я готов побыть животным, если ты не возражаешь. Это жутко приятно.

Линда-любовница умеет все, у Габриеля была возможность в этом убедиться. Но сталкиваться с агрессивной Линдой-воительницей ему еще не приходилось. Оттого он и оказывается застигнутым врасплох ее молниеносным маневром: оседлав живот Габриеля, Линда упирается коленом ему в кадык. Ее белое, как будто присыпанное рисовой пудрой, лицо стало еще белее, а веснушки из рыжих превратились в темно-коричневые.

— Не будь падалью, — шепчет она.

Это совсем не игра, она и не думает сдвигать колено, и через несколько мгновений Габриель начинает задыхаться.

— Ладно, пусти… Я ведь просто пошутил… Пошутил…

— Со мной такие шутки не проходят, ты разве до сих пор не понял?

Слава богу, она ослабила пресс на горло. Дыхание снова восстановлено и слегка струхнувший Габриель готов продолжить судьбоносный диалог:

— И что там с нашим будущим?

В представлениях Габриеля все, связанное с Линдой, ограничивается диваном и еще парой-тройкой мест в магазине, где они проводили сексуальные эксперименты. Но она произнесла «наше будущее», очевидно, имея в виду какое-то совместное будущее.